Эрих Фромм - Здоровое общество

Неудача – как, впрочем, и популярность – марксистского социализма коренится как раз в этой буржуазной переоценке права собственности и чисто экономических факторов.

Другие школы социалистической мысли, однако, в гораздо большей степени сознавали ловушки, внутренне присущие марксизму, и гораздо более адекватно сформулировали цель социализма. Последователи Оуэна, синдикалисты [350], анархисты и представители «рабочего» социализма были едины в основном, а именно в озабоченности социальным и человеческим положением рабочего в процессе труда и его отношениями с другими рабочими. (Под термином «рабочий» я здесь и далее подразумеваю каждого, кто живет своим трудом, не получая дополнительной прибыли от найма других людей.) Цель всех этих различных форм социализма, который мы можем назвать «коммунитарным социализмом», состояла в создании такой организации промышленности, в которой каждый работающий индивид был бы ее активным и ответственным участником, где работа была бы привлекательной и осмысленной, где не капитал бы нанимал труд, а труд – капитал . Эти формы социализма подчеркивали организацию труда и социальные отношения между людьми и не ставили во главу угла вопросы собственности. Как я покажу далее, среди социалистов во всем мире, которые еще несколько десятилетий тому назад считали единственным решением всех проблем марксистскую теорию в ее чистом виде, сейчас наблюдается возврат к такому подходу. Несмотря на значительные различия между синдикалистами, анархистами, сторонниками «рабочего социализма» и марксистами-социалистами, имеются общие принципы этого типа коммунитарной социалистической мысли. Для того чтобы дать читателю общее представление об этих принципах, я процитирую несколько отрывков из работы Коула [351].

Он писал: «Давнее настойчивое требование свободы в принципе верно: оно было сметено, поскольку толковало свободу лишь с точки зрения политического самоуправления. Новое понятие свободы должно быть шире. Оно должно включать идею человека не только как гражданина свободного государства, но и как партнера в обществе промышленного благосостояния. Уделяя основное внимание чисто материальной стороне жизни, реформатор-бюрократ верит в общество, состоящее из хорошо накормленных, хорошо устроенных и хорошо выглядящих машин, работающих на одну большую машину – государство; индивидуалист предлагает людям альтернативу между голодной смертью и рабством под маской свободы действий. Настоящая свобода, которая есть цель нового социализма, обеспечит свободу действий и невосприимчивость к экономическому давлению, рассматривая человека как человеческое существо, а не как проблему или бога.

Политическая свобода сама по себе, в действительности всегда иллюзорна. Человек, живущий под экономическим гнетом в течение шести, если не семи, дней в неделю, не становится свободным от того, что раз в пять лет ставит крестик на избирательном бюллетене. Для того чтобы свобода хоть что-то значила для современного человека, она должна включать в себя промышленную свободу. Пока люди в процессе труда не ощущают себя членами самоуправляющейся общины рабочих, они, по сути, остаются рабами, при какой бы политической системе они ни жили. Недостаточно ликвидировать то унизительное отношение, в котором находится работающий по найму к индивидуальному работодателю. Государственный социализм также сохраняет зависимость рабочего от тирании, которая не становится менее ненавистной от того, что она безлична. Самоуправление в промышленности – это не просто дополнение к политической свободе, оно должно ей предшествовать.

Человек везде в цепях, и этих цепей не разорвать, пока он не почувствует, насколько унизительно быть зависимым – от индивида или от государства. Болезнь цивилизации состоит не столько в материальной бедности многих людей, сколько в упадке духа свободы и потере уверенности в себе. Мятеж, который изменит мир, возникнет не из благотворительности, питающей «реформу», а из желания быть свободным. Люди будут действовать совместно, полностью осознавая свою взаимную зависимость; однако они будут действовать ради самих себя. Их свобода не будет дана им свыше; они возьмут ее сами.

Социалисты должны в таком случае формулировать свой призыв к рабочим не в форме вопроса: «Разве приятно быть бедным, не поможете ли вы поднять бедных?», а в другой форме: «Бедность есть не что иное, как признак порабощения человека: чтобы преодолеть ее, вы должны прекратить работать на других и верить в себя». Наемное рабство будет существовать, пока существует человек или институт, господствующий над другими людьми; ему придет конец, когда рабочие научатся ценить свободу выше благополучия. Средний человек станет социалистом не для того, чтобы обеспечить «минимальный уровень цивилизованной жизни», а устыдившись рабства, ослепляющего его и его собратьев, и решившись покончить с промышленной системой, превращающей их в рабов» [352].

«И лишь тогда возникает вопрос: какова природа того идеала, к которому должны стремиться люди труда? Что имеется в виду под «контролем за промышленностью», которого должны требовать рабочие? Ответ на этот вопрос можно кратко сформулировать в двух словах – прямое управление. Задачу фактического управления производством надо передать рабочим, непосредственно занятым на этом производстве. Они сами должны распоряжаться производством, распределением и обменом. Рабочие должны взять в свои руки управление промышленностью с правом избирать своих собственных должностных лиц; они должны понимать весь сложный механизм функционирования промышленности и торговли и контролировать его; они должны стать полномочными представителями общества в экономической сфере» [353].

Прежде чем рассматривать практические предложения по построению коммунитарного социализма в индустриальном обществе, нам надо бы остановиться и обсудить некоторые основные возражения, связанные с возможностями его реализации. Один тип возражений проистекает из характера промышленного труда; другой – из природы человека и психологической мотивации его труда.

Наиболее серьезные возражения против коммунитарного социализма, выдвигаемые многими внимательными и доброжелательными наблюдателями, связаны как раз с всевозможными изменениями в самой работе. Согласно их аргументации, современный промышленный труд по своему характеру есть труд механический, неинтересный и отчужденный. Он основан на высшей степени разделения труда и в принципе никогда не может целиком завладеть интересами и вниманием человека. Все идеи относительно того, как сделать труд интересным и осмысленным, – всего лишь романтические грезы, а настойчивое стремление к их последовательному осуществлению логически привело бы к потребности отказаться от нашей системы промышленного производства и вернуться к доиндустриальному, ремесленному. Наоборот, цель должна состоять в том, чтобы сделать труд еще более бессмысленным и механизированным. На протяжении последних 100 лет мы были свидетелями значительного сокращения рабочего дня, и в будущем четырех– или даже двухчасовой рабочий день – вряд ли так уж невероятен. В настоящее время происходят колоссальные изменения в методах труда. Процесс труда разделен на множество мелких компонентов, так что задача каждого отдельного рабочего становится автоматической и не требует его живого внимания; он может позволить себе предаться мечтам и фантазиям. Кроме того, мы пользуемся все более автоматизированными машинами, имеющими собственные «мозги», и работаем в чистых, хорошо освещенных фабричных помещениях; «рабочему» приходится лишь наблюдать за какими-то приборами и время от времени нажимать какие-то рычаги. И действительно, утверждают сторонники такой точки зрения, мы рассчитываем на полную автоматизацию труда: человек будет работать лишь несколько часов; работа не будет неприятной и не потребует много внимания; она превратится в почти бессознательный привычный процесс, наподобие чистки зубов, а центр тяжести жизни человека переместится на часы его досуга.