Тони Пойнтер - Будь особенным! 5 качеств, которые определяют лидеров

Владение собой само по себе не позволяет покорять горы, но вы не взойдете на гору без этого умения. Усэйн Болт, самый быстрый из всех людей на планете, завоевал это звание не только благодаря своим атлетическим дарованиям. Немалую роль в этом сыграло его умение владеть собой (он учился, шел на жертвы, упорно работал, сохранял концентрацию). То же самое можно сказать про Майкла Джордана, величайшего баскетболиста всех времен. Без этого не удастся достичь уровня исключительности.

Но есть и другая сторона владения собой, которая включает в себя умение разбираться в собственных эмоциях, а также сильных и, что более важно, слабых сторонах. Зная себя, вы сможете судить о том, как окружающие будут воспринимать ваши претензии на лидерство, если окажется, что сегодня не ваш день (как это случилось со мной в той операции спецназа), если вам требуется спуститься с небес на землю, побороть своих внутренних демонов или предпринять другие действия с целью совершенствования своей личности. В этих случаях умение владеть собой позволит вам осознанно и честно оценить себя, что, в свою очередь, поможет или заставит работать еще упорнее. А ведь именно это и определяет разницу между неудачей и успехом.

В этой главе мы научимся управлять своей жизнью с помощью повседневных привычек и поступков, которые представляют собой как бы строительные леса для освоения умения владеть собой. Вы хотите раскрыть свой потенциал, повысить степень своего влияния на людей, создать свой бренд? Единственный путь к этому ведет через владение собой.

Иногда в школе меня одолевала тяга к самокопанию. Это происходило без всякого влияния извне. Никто не предлагал мне поговорить, чтобы разобраться в себе. Это был чисто личный внутренний диалог, вызванный тем, что даже в юном возрасте я ясно понимал, что что-то нужно менять.

Когда наша семья после кубинской революции сбежала в Соединенные Штаты, мне было восемь лет, и это ставило меня в невыгодное положение по сравнению со сверстниками. Переезд произошел слишком внезапно. Я не говорил по-английски, мне была незнакома обстановка, я не знал правил, обычаев и норм и поэтому сторонился людей. Я отставал от сверстников на несколько шагов и все время пытался догнать этот новый для меня мир. Мы прибыли в Америку без денег (об этом позаботились кубинские солдаты в аэропорту) и в состоянии сильного психологического потрясения от коммунистической революции на Кубе, сопровождавшейся массовым насилием. Мне необходимо было вписаться в новую жизнь, но единственное, что меня объединяло с другими детьми, – это любовь к учебе и спорту. Они не знали испанского языка, а я – английского. Они не пережили кровавую революцию и вторжение в заливе Кочинос. Они не видели, как солдаты выстраивали людей у стены и расстреливали их всех сразу за антикастровские настроения. Они бывали в Диснейленде, знали, кто такие фея Динь-Динь, Багз Банни, Дорожный Бегун и мушкетеры, а для меня эти слова не имели никакого значения. Я привык ходить в школу в форме, а они – в джинсах и футболках. Там я проводил весь день в одном классе с одним учителем, а здесь нужно было переходить каждые пятьдесят пять минут в другой класс – и мне было непонятно зачем. Я знал правила бейсбола, но никогда не видел, как играют в баскетбол. Мне нравилось играть с детьми в вышибалы – тоже новую для меня игру, – но очень не нравилось, когда меня вызывали к доске решать математические задачи.

Элвин Тоффлер определяет это состояние как культурный шок. Я старался освоить все социальные правила: не перебивать других во время разговора, держаться за руки, когда переходишь улицу, но не прикасаться к окружающим в другой обстановке, не подходить слишком близко к собеседнику, не жестикулировать чересчур активно, не разговаривать слишком громко, поднимать руку, когда нужно попроситься выйти в туалет, смотреть в глаза учителю, когда он делает тебе замечание (раньше меня учили совершенно противоположному: смотреть в пол, избегать зрительного контакта и изображать раскаяние). Мне нужно было привыкнуть к бесчисленному множеству отличий. А тут еще и учеба. Во время революции ходить в школу было небезопасно, поэтому я отстал от программы. Кроме того, все слова учителя не имели для меня никакого смысла, потому что он говорил по-английски.

Каким-то образом, благодаря упорству и необходимости, я уже примерно через год начал бегло говорить по-английски. Для изучения языка нет ничего лучше, чем погружение в среду. Меня перевели на класс ниже, и я смог наверстать упущенное в плане учебы, а впоследствии даже прошел программу двух классов за один год. Но это было только начало.

Меня беспокоил мой акцент. Мне пришлось немало поработать, чтобы избавиться от него, так как я понял, что, говоря в Америке с акцентом, ты слишком выделяешься из числа окружающих, а мне хотелось быть как все. Со временем от акцента не осталось и следа, но мне еще предстояло усвоить очень многое из того, что было известно моим одноклассникам с младенчества. Они учились этому на детских игровых площадках, смотря телевизор, посещая одни и те же учебные заведения, вращаясь в одной и той же культурной и социальной среде.

Я не знал детских песенок и стишков. Я не знал речевок и считалок. Слушая, как дети распевают песенку про падающий лондонский мост, я не мог понять, почему их так радует это катастрофическое событие. Целый год после переезда у нас не было дома ни радиоприемника, ни телевизора, поэтому единственной песней для меня был американский гимн, который мы пели в школе каждое утро.

Мои одноклассники знали Шекспира, а я Мигеля де Сервантеса. Он читали Стейнбека, а я Гарсиа Лорку. Они знали Боба Хоупа, а я Кантифласа. Я знал все острова Карибского бассейна, а большинство одноклассников не могли найти на карте Мексиканский залив. Кубинские коммунисты вдалбливали нам в голову что-то про «пролетариат и буржуазию», а мои одноклассники считали, что я сам выдумал эти слова. В то же время я понятия не имел, кто такие «синие воротнички».

Долгое время я ошибочно полагал, что остальные дети умнее меня. Со временем мне стало ясно, что они не умнее. Они просто знали то, чего не знал я, потому что меня этому никто не учил. Меня огорчало то, что я так много упустил, а школа не позволяла мне быстро наверстать упущенное.

В школе меня могли научить только тому, что было положено по программе. Там не преподавали то, что мне хотелось знать, а мои интересы простирались куда шире, чем предусматривала учебная программа. Я не сетовал на судьбу, но в глубине души понимал, что нужно самому принимать какие-то меры. Мне пришлось познавать реальность самостоятельно. И я, будучи еще подростком, разработал для себя собственную программу самообразования.