Вильгельм Райх - Характероанализ. Техника и основные положения для обучающихся и практикующих аналитиков

II. «Я курю сигарету с мундштуком. Я снимаю мундштук и с изумлением замечаю, что это мундштук для сигар. Когда я опять беру сигарету в рот, мундштук обламывается. У меня неприятное чувство».

Таким образом, совершенно без моего участия представление о кастрации начало принимать определенные формы. Пациент интерпретировал теперь сновидения без моей помощи и предоставлял обильный материал о своей боязни женских гениталий и о своем страхе касаться своего члена руками или позволять дотрагиваться до него другим. Во втором сновидении речь, несомненно, идет об оральном представлении (мундштук для сигары). Ему пришла мысль, что у женщин его привлекало все (чаще всего грудь), но только не гениталии, и, таким образом, он начал говорить о своей оральной фиксации на матери.

Я разъяснил ему, что само по себе знание о страхе перед гениталиями еще ничего не дает, что нам нужно узнать, почему он испытывает этот страх. После этого ему опять приснилась первичная сцена, причем он не подозревал, что отвечал на мой вопрос.

«Я нахожусь позади последнего вагона стоящего поезда, в том месте, где разветвляются рельсы. Второй поезд проезжает мимо, и я оказываюсь зажатым между двумя составами».

Прежде чем продолжить изложение анализа, я должен упомянуть, что на седьмом месяце лечения, после устранения его пассивно-гомосексуального сопротивления, пациент совершил смелый шаг к сближению с женщиной. Это произошло совершенно без моего ведома, да и рассказал он мне об этом позднее как бы между прочим. Он увязался за одной девушкой и повел себя следующим образом: в парке он к ней прижался и при хорошей эрекции у него случилась поллюция. Состояния страха постепенно прекратились. Совершить половой акт ему не приходило в голову. Я обратил его внимание на такой образ действий и сказал, что, видимо, он испытывает страх перед половым сношением. С этим он не хотел согласиться и оправдывался отсутствием подходящей возможности, пока наконец ему не бросилась в глаза инфантильная манера своего сексуального поведения. Ведь ему снились подобные сны, и тут он вспомнил, что ребенком он именно так прижимался к матери.

Снова возникла тема его инцестуозной любви, с которой, намереваясь ввести меня в заблуждение, он начал анализ, но теперь его сопротивление не было таким сильным, во всяком случае, оно не побуждалось задними мыслями. Таким образом, анализ манеры его поведения проходил параллельно с обсуждением того, что с ним происходило вне врачебного кабинета.

Пациент снова и снова противился толкованию, что он действительно вожделел свою мать. Материал, который он предоставил за эти семь месяцев, был столь ясным, а взаимосвязи, как он и сам признавал, были настолько очевидными, что я и не стал пытаться его убедить, а начал анализировать, почему он боялся в этом себе признаться.

Этот вопрос обсуждался одновременно с темой его страха за член, и мы должны были решить теперь две проблемы:

1. Откуда происходил страх кастрации?

2. Почему, несмотря на сознательное согласие, он не признавал чувственной инцестуозной любви?

Анализ быстро продвигался теперь в направлении первичной сцены. Эта фаза началась со следующего сновидения.

«Я нахожусь в большом зале королевского замка, в котором собрались король и его свита. Я насмехаюсь над королем. Его люди бросаются на меня. Меня валят на землю, и я чувствую, как мне наносят смертельные резаные раны. Мой труп уносят. Неожиданно я ощущаю, что я еще жив, но держусь совсем тихо, чтобы два могильщика продолжали верить, что я мертв. Меня засыпают тонким слоем земли, который не дает мне дышать. Я делаю движение, которое замечают могильщики. Я не шевелюсь и благодаря этому спасаюсь от разоблачения. Спустя некоторое время я освобождаюсь и снова проникаю в королевский дворец, в каждой руке у меня страшное оружие, возможно, громовые стрелы. Всех, кто попадается на моем пути, я убиваю».

Он предположил, что мысль о могильщиках каким-то образом должна быть связана с его страхом кастрации, и теперь я мог ему показать, что эта идея, идея о наследственной отягощенности и страх за член – одно и то же. Вероятно, добавил я, сновидение воспроизвело сцену из его детства, от которой берет свое начало страх за член.

По поводу сновидения ему пришла мысль, что он притворяется «мертвым», не шевелится, чтобы его не нашли. В связи с этим ему пришло на ум, что в своих фантазиях при мастурбации он чаще всего был зрителем, и он сам задался вопросом, не мог ли он пережить «нечто подобное» со своими родителями, но тут же отверг эту идею, сказав, что никогда не ночевал в спальне родителей. Это, разумеется, полностью опрокинуло мои расчеты, ибо, основываясь на материале его сновидения, я был убежден, что он реально пережил первичную сцену.

Я сам указал на противоречие и подумал, что не стоит сдаваться слишком рано, анализ непременно разрешит это противоречие. Уже во время того же сеанса пациент предположил, что он, должно быть, видел горничную с ее другом. Затем ему пришла в голову мысль, что имелись еще две возможности, когда он мог подглядывать за своими родителями. Он вспомнил, что, когда у них бывали гости, его кровать переносили в комнату родителей; кроме того, когда он еще не ходил в школу, летом на даче он спал вместе с родителями в одной комнате. К этому относятся изображение первичной сцены через резание кур (деревенская сцена) и многие сновидения об Оссиахерзее и Вертерзее, где он часто проводил летнее время.

В связи с этим он опять заговорил об убеждающих действиях в начале анализа и о своих ночных состояниях страха в детстве. Одна деталь этого страха была здесь разъяснена: он боялся белой женской фигуры, которая появлялась между шторами. Теперь он вспомнил, что когда плакал ночью, мать подходила к его кровати в ночной сорочке. Элемент «кто-то за шторами» так, к сожалению, и не был прояснен.

Но, видимо, на этом сеансе мы осмелились зайти слишком далеко в запретную область, ибо следующей ночью ему приснился сон, в котором отчетливо проявлялось сопротивление в виде насмешки.

«Я стою на пристани и собираюсь подняться на большой пароход, причем в качестве сопровождающего одного душевнобольного. Внезапно все событие предстает передо мной в виде спектакля, в котором мне отведена определенная роль. На узких сходнях, которые ведут от пристани на пароход, я должен трижды повторить одну фразу, что я и делаю».

Он сам истолковал посадку на пароход как желание коитуса, но я повел его к актуально более важному, к «лицедейству». То, что он трижды должен был повторить одну фразу, было ироничным намеком на мое последовательное толкование. Он признается, что часто внутренне усмехался над моими усилиями. Далее у него возникла мысль, что у него имелось намерение найти женщину и трижды совершить с ней половой акт; я к этому добавил: «Ради меня». Но я объяснил ему также, что это сопротивление содержало еще и нечто более глубокое, а именно защиту от своих намерений совершить коитус из страха перед ним.