Зигмунд Фрейд - Большая книга психоанализа. Введение в психоанализ. Лекции. Три очерка по теории сексуальности. Я и Оно (сборник)

Во всех этих отношениях Сверх-Я проявляет свою независимость от сознательного Я и свою тесную связь с бессознательным Оно. Теперь, с учетом того значения, которое мы придаем предсознательным остаткам слов в Я, возникает вопрос: не состоит ли Сверх-Я, если оно БСЗ , из таких словесных представлений, или из чего оно состоит в противном случае? Скромным ответом будет утверждение, что Сверх-Я также не может отрицать своего происхождения из услышанного, ведь оно – часть Я и остается доступным сознанию благодаря этим словесным представлениям (понятиям, абстракциям), но катектическая энергия поставляется этим содержаниям Сверх-Я не из слухового восприятия, обучения, чтения, а из источников в Оно.

Вопрос, ответ на который мы отложили, звучит так: как получается, что Сверх-Я проявляется в основном в виде чувства вины (точнее: в виде критики; чувство вины – это восприятие в Я, соответствующее этой критике) и при этом проявляет в отношении Я такую чрезвычайную суровость и строгость? Если мы обратимся сначала к меланхолии, то обнаружим, что необычайно сильное Сверх-Я, захватившее сознание, свирепо и с такой беспощадной яростью набрасывается на Я, как будто овладело всем имеющимся у индивида садизмом. В соответствии с нашим пониманием садизма мы бы сказали, что в Сверх-Я отложился и обратился против Я деструктивный компонент. То, что теперь господствует в Сверх-Я, является, так сказать, чистой культурой влечения к смерти, и ему в самом деле часто удается довести Я до смерти, если только до этого оно не защитилось от своего тирана, превратившись в манию.

Точно так же болезненны и мучительны упреки совести при определенных формах невроза навязчивости, но ситуация здесь менее очевидна. Необходимо отметить, что, в противоположность меланхолии, больной неврозом навязчивости, в сущности, никогда не совершит шаг к самоубийству, он, так сказать, невосприимчив к опасности самоубийства, гораздо лучше от нее защищен, чем истерик. Мы понимаем, что именно сохранение объекта гарантирует безопасность Я. При неврозе навязчивости в результате регрессии к догенитальной организации стало возможным превращение любовных импульсов в агрессивные импульсы, направленные против объекта. Здесь опять-таки деструктивное влечение освободилось и хочет уничтожить объект, или, по крайней мере, кажется, что такое намерение существует. Я этих тенденций не приняло, оно сопротивляется им с помощью реактивных образований и мер предосторожности; они остаются в Оно. Но Сверх-Я ведет себя так, словно за них ответственно Я, и вместе с тем показывает нам с той серьезностью, с которой оно преследует эти разрушительные намерения, что речь идет не о видимости, вызванной регрессией, а о самой настоящей замене любви ненавистью. Неспособное противостоять тому и другому, Я тщетно защищается от требований смертоносного Оно, равно как и от упреков карающей совести. Ему едва-едва удается сдержать только самые грубые действия того и другого, итогом становится сначала бесконечное самоистязание, а в ходе дальнейшего развития – систематическое мучение объекта, где это доступно.

Опасные влечения к смерти подвергаются индивидом обработке разным способом, частично обезвреживаются посредством смешения с эротическими компонентами, частично отводятся вовне в форме агрессии, но большей частью они, разумеется, беспрепятственно продолжают свою внутреннюю работу. Но как получается, что при меланхолии Сверх-Я может стать своего рода местом скопления влечений к смерти?

С точки зрения ограничения влечений, то есть морали, можно сказать: Оно полностью аморально, Я старается быть моральным, Сверх-Я может стать гиперморальным и в таком случае столь жестоким, каким может быть только Оно. Примечательно, что чем больше человек ограничивает свою агрессию, направленную вовне, тем строже, то есть агрессивнее, он становится в своем Я-идеале. При обычном рассмотрении кажется, что дело обстоит наоборот – в требованиях Я-идеала можно увидеть мотив для подавления агрессии. Но факт остается таким, каким мы его выразили: чем больше человек овладевает своей агрессией, тем больше усиливается склонность его идеала к агрессии против его Я. Это похоже на смещение, обращение против собственного Я. Уже всеобщая, обычная мораль носит характер чего-то жестко ограничивающего, строго воспрещающего. Отсюда и проистекает концепция неумолимо карающего высшего существа.

Теперь я не могу далее разъяснять эти отношения, не введя нового предположения. Ведь Сверх-Я возникло благодаря идентификации с образом отца. Каждая такая идентификация носит характер десексуализации или даже сублимации. Похоже, что при таком превращении происходит также и расслоение влечений. После сублимации эротический компонент уже не обладает энергией, чтобы связать всю добавившуюся деструкцию, и он высвобождается в виде склонности к агрессии и разрушению. Можно сказать, что в результате этого расслоения идеал вообще приобретает такую черту, как строгость и суровость повелительного долженствования.

Остановимся еще немного на неврозе навязчивости. Здесь отношения иные. Расслоение любви, приведшее к агрессии, возникло не благодаря работе, произведенной Я, а представляет собой следствие регрессии, произошедшей в Оно. Однако этот процесс распространился с Оно на Сверх-Я, которое теперь усиливает свою строгость по отношению к невинному Я. Однако в обоих случаях Я, овладевшее либидо благодаря идентификации, терпит за это наказание со стороны Сверх-Я в виде примешанной к либидо агрессии.

Наши представления о Я начинают проясняться, а его различные отношения приобретать четкость. Теперь мы видим Я в его силе и в его слабостях. Ему поручены важные функции; в силу своих отношений с системой восприятия оно устанавливает временную последовательность душевных процессов и подвергает их проверке на реальность. Благодаря включению мыслительных процессов Я отсрочивает моторную разрядку и владеет доступами к подвижности. Правда, последнее влияние имеет, скорее, формальный, чем фактический характер; можно сказать, что Я в отношении действия играет роль конституционного монарха, без санкции которого ничто не может стать законом, но который сорок раз подумает, прежде чем наложить вето на предложение парламента. Я обогащается благодаря всему жизненному опыту, полученному извне; Оно же является его другим внешним миром, который Я стремится подчинить себе. Я отнимает либидо у Оно, превращает объектные катексисы Оно в образования Я. С помощью Сверх-Я оно непонятным пока еще для нас образом черпает силы из накопившегося в Оно опыта древности.

Существуют два пути, по которым содержание Оно может проникнуть в Я. Один из них прямой, другой ведет через Я-идеал, и, наверное, для некоторых видов психической деятельности может оказаться решающим то, по какому из двух путей они последуют. Я развивается от восприятия влечений к овладению ими, от повиновения влечениям к торможению влечений. В этой работе активное участие принимает Я-идеал, который отчасти представляет собой реактивное образование против процессов влечений Оно. Психоанализ – это инструмент, который должен способствовать Я в поступательном завоевании Оно.