Дэниел Пинк - Новый мозг

Будучи хобби для миллионов людей, игры становятся делом жизни для сотен тысяч и преимущественно – для обладателей целостного сознания. По словам одного менеджера по найму, работающего в игровой индустрии, идеальный сотрудник – человек, умеющий «сопрягать функции, распределенные между левым и правым полушариями» [196] Kenneth Aaron, «Where Play Is Serious Business», Albany, NY, Times Union (December 10, 2002). – Примеч. авт. . Компании не хотят подвергать сегрегации искусство, программирование, математику и когнитивную психологию, напротив, они ищут людей, способных собрать кусочки разнообразных дисциплин и соткать из них большой гобелен. Игры «повзрослели», а стандартная программистская работа ушла в Азию, и оба этих фактора сместили центр тяжести в игровой индустрии. По словам одного из колумнистов, пишущего о видеоиграх, «изменения в формате игр затронут не столько работу кодировщиков, сколько работу художников, продюсеров, сценаристов и дизайнеров… „Мы уже не полагаемся исключительно на компьютерные коды, – говорит [один из разработчиков видеоигр]. – Производство игр стало сферой по преимуществу художественной“» [197] Tom Loftus, «Gaming Tries to Shed Boys’ Club Image», MSNB C. c om (June 17, 2004). – Примеч. авт. .

В этом состоит одна из причин того, что многие художественные вузы вводят у себя специальность «дизайн видеоигр». Технологический институт Диги-Пен, расположенный неподалеку от Сиэтла, предлагающий четырехлетнюю программу обучения по этой специальности, быстро становится, по выражению из «USA Today», «Гарвардом для вчерашних школьников, не расстающихся с джойстиками». Его часто называют университет им. Данки-Конга [198] Mark Krantz, «Video Game College Is ‘Boot Camp’ for Designers», USA Today (December 3, 2002). – Примеч. авт. [Данки-Конг – огромная горилла, персонаж одноименной видеоигры (1981)] – Примеч. пер. . Знаменитая Школа кино и телевидения университета Южной Калифорнии предоставляет программу магистра искусств по специальности «изучение игр». «Когда 75 лет назад университет открыл школу, где учили снимать кино, многие отнеслись к этому скептически, – говорит Крис Свейн, который преподает в этом университете дизайн видеоигр. – Мы убеждены: игры – это литература двадцать первого столетия. Из сегодняшнего дня это пока нелегко заметить. Однако все компоненты такой картины уже имеются в наличии» [199] Alex Pham, «Action M orphs into Art», Los Angeles Times (March 26, 2004). – Примеч. авт. .

Пожалуй, самая яркая иллюстрация роли игр в экономике ближайшего будущего – Центр технологии развлечений университета Карнеги – Меллон, результат сотрудничества колледжа изящных искусств и школы компьютерных наук этого университета. Университет предоставляет абсолютно новую программу обучения, которую он называет «высшее образование для левого и правого полушарий». Студенты изучают самые разнообразные предметы – программирование, бизнес и импровизационный театр – и получают степень магистра, но не искусств или наук, а междисциплинарную степень. Она, как утверждает школа, «является высшим академическим званием в данной сфере, и в силу этого обладает большей значимостью, чем степени магистра искусств и наук и по своему академическому весу эквивалентна степени магистра изящных искусств и магистра бизнеса». И если магистры изящных искусств – это магистры бизнеса сегодняшнего дня, то, быть может, когда-нибудь их место займут магистры технологии развлечений. Эта степень требует нового целостного сознания и формирует его.

Пока тема игр еще не остыла, давайте поиграем. Назовем эту игру «В чем тут соль?». Вот правила: я даю вам первую часть анекдота – вступление, а вы выбираете его завершение из четырех предложенных вариантов. Готовы?

Июнь. Воскресенье. Мистер Джонс замечает на улице своего соседа и подходит к нему.

– Привет, Смит! – говорит Джонс. – Тебе твоя газонокосилка сегодня нужна?

Смит подозрительно смотрит на него и отвечает:

– Да!

(а) Джонс говорит: «Отлично, можно я одолжу ее, когда закончишь?»

(б) Джонс говорит: «Вот и хорошо. Значит, тебе не понадобятся клюшки для гольфа. Можно их одолжить?»

(в) И тут Джонс наступает на грабли, они бьют его по голове, и он кричит: «Оййййй!»

(г) Джонс говорит: «Птицы вечно склевывают у меня семена луговых трав».

Правильный финал конечно же под буквой «б». Вариант «а» логичен, но в нем нет ничего смешного или неожиданного. Финал под буквой «в» – неожиданный, и такая балаганная шутка теоретически может вызвать смех, но она никак не связана с жанром анекдота. Наконец, последний вариант попросту лишен смысла.

Этот анекдот я услышал не в ночном клубе и не в комическом шоу на канале «Эйч-Би-О». Я извлек его из нейробиологического исследования, опубликованного в 1999 году в журнале «Мозг» («Brain») (видимо, поэтому анекдот не самый блестящий). Чтобы выяснить, какую роль играют полушария мозга в обработке юмора, два нейробиолога, Прабитха Шамми и Дональд Стусс, провели эксперимент, в ходе которого предложили этот тест нескольким испытуемым. В контрольной группе люди с неповрежденным мозгом выбрали ответ «б» – который, скорей всего, выбрали и вы. А вот в экспериментальной группе, состоящей из людей, у которых было повреждено правое полушарие (конкретнее – его лобные доли), выбирали этот ответ редко. Вместо него они предпочитали другие варианты, склоняясь скорее к ответу «в», где мистер Джонс получает граблями по физиономии.

Из своего исследования ученые сделали вывод, что правое полушарие играет решающую роль в искусстве понимать и ценить юмор. Когда его функции нарушены, способность мозга обрабатывать шутки (даже невысокого пошиба) не выражена. Причины этого связаны и с природой юмора, и со спецификой функций правого полушария. Юмор часто соединяет несовместимое. Повествование движется своим чередом, как вдруг происходит что-то неожиданное и странное. А левое полушарие не любит ничего неожиданного и странного. («Клюшки для гольфа? – вопит оно. – Как клюшки для гольфа связаны с газонокосилкой? Это же полная бессмыслица!») Поэтому, как и в случае с метафорами и мимикой, оно призывает на помощь напарника, а тот растолковывает смысл этой странности, помещая ее в новый контекст. («Видишь ли, в чем штука, – объясняет правое полушарие, – Джон взял да и обманул Смита. Ха-ха-ха».) Но если правое полушарие, ценитель анекдотов и дешифровщик нелепостей, повреждено, мозгу намного тяжелее воспринимать юмор. Вместо того чтобы удивиться, а потом осмыслить взаимосвязи (такова типичная последовательность наших реакций на удачную шутку), мозг видит в анекдоте всего лишь нелепую, бессмысленную череду событий.

«Нет сомнений, что легкое, веселое отношение к жизни есть признак творческой личности».