Жан-Ив Борьо - Макиавелли

По всей вероятности, в этот же период Макиавелли пишет очень важный текст, озаглавленный «Речь, или диалог о нашем языке» (Discorso o dialogo intorno alla nostra lingua). В первую очередь это признание в любви к своей родине: «Всякий раз, выказывая почтение к моей родине, даже рискуя собой, я делал это от чистого сердца; именно родине человек обязан всем, включая свое существование; именно родина позволяет ему пользоваться всеми благами, какие предоставляет ему природа и судьба». Но это также полемический текст, в котором Макиавелли ведет воображаемый диалог с Данте, в своем трактате «О народном красноречии» (De vulgari eloquentia) утверждавшем, что он пишет не на флорентийском, а на изысканном, аристократическом «придворном» языке, обогащенном латинскими заимствованиями. Макиавелли считает подобный подход преступным, вызванным ненавистью изгнанника к покинутой родине, и пытается доказать Данте, что тот пишет на флорентийском – «самом пригодном из всех итальянских наречий для стихов и прозы». Причины тому следует искать в истории: «Все знают, что первыми стихи сочинять начали провансальцы; из Прованса это изобретение перекинулось на Сицилию, с Сицилии – в Италию, где оно проникло в Тоскану, а оттуда – во Флоренцию». Преимущество Флоренции, по Макиавелли, состояло в том, что здесь говорили на языке, «наиболее приспособленном для этого высокого искусства; именно Флоренция первой дала миру великих писателей, и этим обязана не своему положению, не уму своих жителей и не каким-то своим особенным качествам, а лишь своему языку, сумевшему, как ни один язык других итальянских городов, овладеть этой наукой». Любопытно, что в этой языковедческой работе, автор которой опровергает Данте, опираясь на поэтические тексты самого Данте, присутствует своего рода вставная новелла – краткий экскурс, посвященный жанру комедии. В нем Макиавелли, сам отдавший дань этому жанру, рассуждает о «серьезных и полезных» уроках, которые можно извлечь из конфликта между потешными персонажами при условии, что персонажи будут изъясняться соответствующим языком, то есть употреблять выражения, «бьющие в цель. Но они не могут бить в цель, если не исходят из народной гущи и не воспринимаются одинаково всеми без исключения». Поэтому тосканский писатель должен шутить на тосканском наречии. Поэтому Данте, чтобы быть понятым и услышанным всеми, заговорил на своем, то есть тосканском языке. Однако особое значение, возможно, имеет та часть этой небольшой работы, в которой Макиавелли рассуждает о грамматической сущности языка, настаивая на том, что его связность держится на глаголах; затем он задает Данте вопросы семантического порядка, заставляя того «признаться», что он и в самом деле говорит по-флорентийски.

Складывается впечатление, что Макиавелли, на годы погруженный в атмосферу политического вакуума, пытался в меру сил способствовать расцвету любимой родины и непрерывно посылал местной элите сигналы о своей к ней привязанности. В это трудное для него время, обратившись в основном к изучению тогдашней эстетики и отдавая явное предпочтение народному языку, он подчеркивал его благородство. Храня верность гуманистическому знанию, о чем свидетельствуют «Государь» и «Рассуждение», он, в отличие от своих предшественников и учителей, таких как Скала и Адриани, с блеском доказал, что владеет и новыми, якобы «народными» жанрами, будь то новелла, комедия или… труд по прикладной лингвистике.

Наш рассказ о литературном творчестве Макиавелли «периода Оричеллари» будет неполным, если мы не упомянем диалог, первоначально озаглавленный автором по-латыни De re militari. По всей видимости, он подолгу беседовал с другими членами кружка о «Рассуждениях», и не исключено, что те убедили его собрать свои обширные и точные комментарии в отдельную книгу. С другой стороны, трактат «О военном искусстве» заполняет лакуну, оставленную в «Рассуждениях» и, главным образом, в «Государе», в том, что касается военной культуры, которой так не хватало итальянским правителям времен Возрождения.

Из всех значительных политических текстов Макиавелли только трактат «О военном искусстве», опубликованный в августе 1521 г., увидел свет при жизни автора, но главное – под его надзором. Посвященный исключительно подробному анализу военного дела, он продолжает, развивает и систематизирует мысли, высказанные в «Государе» и «Рассуждениях», в первую очередь мысль о том, что «основой всякого государства является хорошая армия» (кн. III, гл. XXXI). Макиавелли на протяжении многих лет имел возможность убедиться во врожденной военной слабости Италии по сравнению с другими государствами. Суть этой слабости выражалась одним словом – condotta, то есть практика наемничества. Не он один обращал внимание современников на этот изъян: на него яростно нападал Петрарка, его осуждал Альберти в своей книге «Мом, или О государе» (Momus o de principe); канцлер Салютати называл наемников «изгоями, вечно умышляющими против мира и порядка». В Италии наемные воины образовали нечто вроде отдельной касты: из 170 наиболее известных в конце XV в. кондотьеров 60 % вели происхождение из тридцати семейств; в результате всевозможных альянсов они окончательно оторвались от реальной политической жизни Италии – не говоря уже о том, что нередко кондотьеры захватывали власть в городе, который обязались защищать, как, например, поступил Сфорца с Миланом…

Макиавелли знал, на какие крайности решился Чезаре Борджа, чтобы избавиться от наемников, несущих постоянную угрозу бунта, – всех этих Вителлоццо Вителли, Оливеротто да Фермо и прочих Орсини, которых он уничтожил в Сенигаллии, после чего набрал войско из жителей Романьи, a priori более надежных. В 1505–1506 гг. он сам по поручению республики занимался набором солдат, и все помнили, к каким разногласиям во Флоренции привело это предприятие, слишком похожее на формирование наемного ополчения для клана Содерини. Но в 1519 г. ситуация изменилась. Макиавелли уже семь лет как отстранен от активной политики, но мечтает в нее вернуться, чтобы – почему бы и нет? – посвятить себя делу, в котором прекрасно разбирается, – созданию армии. Таким образом, его трактат преследовал двоякую цель: с одной стороны, оправдать его прошлые действия, а с другой – предложить свои услуги новой власти. Не случайно Макиавелли посвящает свой труд Лоренцо Строцци – человеку, который вместе со своим могущественным братом Филиппо станет главным сторонником возвращения Макиавелли из опалы.

По форме книга представляет собой изложение беседы, которую ведут между собой пять персонажей: хозяин приема Козимо Ручеллаи (недавно скончавшийся в возрасте 25 лет), три молодых флорентийца из хороших семей и военный «эксперт», в прошлом сам кондотьер, Фабрицио Колонна. Встреча происходит в садах Оричеллари, созданных, как мы уже говорили, Бернардо Ручеллаи, дедом Козимо. Фабрицио Колонна – реальный персонаж, воин, участвовавший в том числе в 1503 г. в битве при Гарильяно, в 1512-м – в битве при Равенне, а в 1515-м – в Ломбардийской войне в качестве великого коннетабля Неаполитанского королевства. Эта война закончилась 13 августа 1516 г. заключением Нойонского договора, и Колонна, которому больше нечего было делать в армии, направился в Рим, но по пути, если верить Макиавелли, заглянул по приглашению Козимо во Флоренцию. Именно этот высокопоставленный кондотьер, отвечая на вопросы своих юных собеседников, защищает в «Военном искусстве» систему, именуемую ordinanza.