Жан-Ив Борьо - Макиавелли

Адресованный правителю в качестве учебного пособия, трактат «О военном искусстве» многих сбил с толку своей дотошностью; его критики утверждали, что применить на практике подобные рекомендации невозможно. Макиавелли упрекали в том, что он, не имея специальных знаний, лишь теоретизирует. В «Новеллах» Банделло выведен персонаж Формиона – философа-болтуна, о котором Ганнибал (представленный в образе Джованни делле Банде Нере), послушав его рассуждения об искусстве войны, говорит: «Много я повидал на своем веку безумных старцев, но этот хуже всех». Брантом назвал его «никогда не воевавшим военным наставником», а Бонапарт во время ссылки на острове Святой Елены писал, что его мысли о ведении войны напоминают ему рассуждения слепца о красках. Вместе с тем Монтень упоминает его имя в одном ряду с такими авторитетными стратегами, как Цезарь, Полибий и Коммин, а маршал Мориц Саксонский использовал трактат Макиавелли при работе над своей «Теорией военного искусства». Фактически подробнейшее описание устройства военного лагеря и ведения боевых операций, в связи с которыми об убитых и раненых говорится исключительно с точки зрения заполнения образующихся в боевых порядках брешей, интереса у потомков не вызвало, чего не скажешь о предложениях автора, касающихся воинской повинности. Сама по себе эта идея была отнюдь не нова, а войско, собранное Макиавелли во время осады Прато, оставляло желать много лучшего, но он первым ясно и недвусмысленно заявил, что с войнами прошлого покончено. Национальные армии доказали свою эффективность, и городам-государствам следовало взять их за образец. Идея всеобщей воинской повинности носилась в воздухе, и Макиавелли сумел ее точно сформулировать. Трудно определить, в какой степени концепция «вооруженного народа» обязана своим появлением трактату «О военном искусстве», но не будем забывать, что этот труд не остался незамеченным во вновь созданных Соединенных Штатах: президент Джефферсон держал его в своей библиотеке, а в 1815 г. в Олбани вышел его перевод, озаглавленный «О военном искусстве. Сочинение в семи книгах Никколо Макиавелли с приложениями относительно ведения боевых действий, составленными джентльменом из штата Нью-Йорк».

10 марта 1520 г. Макиавелли наконец выходит из тени. Из письма его друга банкира Филиппо Строцци мы узнаем, что брату последнего Лоренцо с помощью некоторых друзей удалось добиться для Макиавелли встречи с кардиналом Джулиано Медичи. День 26 апреля принес опальному политику еще одну хорошую новость: Баттиста делла Палла, его добрый знакомый по садам Оричеллари, сообщил ему из Рима, что папе Льву X понравилась пьеса «Мандрагора» и он одобрил ее постановку, а также выдал кардиналу разрешение назначить Макиавелли денежное содержание, которое позволит ему продолжать заниматься литературной деятельностью «или чем-либо иным». Это было не бог весть что – никакой должности Макиавелли не получил, зато приобрел признание как писатель, против чего он, насколько мы можем судить, нисколько не возражал. Деньги ему должны были заплатить только в сентябре, а пока этого не произошло, в июле он отправился в Лукку (по всей видимости, по личному поручению кардинала) для улаживания запутанной коммерческой сделки, в которую было вовлечено родственное папе семейство Сальвьяти. Речь шла о банкротстве купца Микеле Гуиниджи. Макиавелли, явно обрадовавшись возможности приложить усилия хоть к чему-то, берет на себя роль бухгалтера и юриста: ему предстоит оценить стоимость имущества этой ветви клана Гуиниджи – одного из двух самых влиятельных в городе, а затем добиться приоритетной выплаты долга тем, кто его нанял, то есть настоять на том, чтобы коммерческие долги были выплачены в первую очередь в ущерб другим, менее достойным уважения, иначе говоря, карточным.

Когда-то Макиавелли еще в Генуе доказал, что обладает кое-какими познаниями в данной области. 17 июля он тронулся в путь, снабженный рекомендательными письмами к Совету девяти старейшин Лукки (ревнивые члены Синьории уничижительно именовали его «неким Макиавелли»), и в кратчайшие сроки исполнил поручение. Но к нему по-прежнему относились как к человеку, готовому на любые услуги, и по завершении основной миссии попросили разобраться еще с парой мелких дел: какой-то темной историей, связанной с печатанием денег, и поиском пизанских студентов, повинных в некоторых излишествах и укрывшихся в Лукке. Это заняло определенное время и потребовало от Макиавелли обращения с письмами к множеству лиц, но он находился не в том положении, чтобы отказываться от какой бы то ни было работы. В промежутках между решением этих пустяковых задач он еще успевал ознакомиться с историей и устройством Лукки. Годы вынужденной праздности нисколько не ослабили его хватки, и очень скоро он направил во Флоренцию мемуар под названием «Краткий очерк о положении дел в Лукке» (Sommario delle cose della città di Lucca). За несколько лет до того он писал подобные очерки о «положении дел» во Франции и Германии, но на сей раз его внимание привлек небольшой, но типично итальянский – богатый и беспокойный – город, с которым Флоренция поддерживала неровные отношения. За критической оценкой институций Лукки угадывается подспудное стремление Макиавелли убедить власти Флоренции в необходимости реформирования системы управления городом.

Джулиано Медичи оставил традиционные флорентийские институты без изменений, но пытался улучшить их функционирование, для чего привлекал многочисленных советников. В их числе были аристократ и неплохой поэт, писавший на латинском языке, Алессандро Пацци, друг Макиавелли Дзаноби Буондельмонти и… сам Макиавелли, который спешно пишет и 6 ноября 1520 г. направляет в Рим «Рассуждения об истории Флоренции после смерти Лоренцо Медичи Младшего». В этом труде он ратует за возвращение пожизненной должности гонфалоньера, поскольку папа и кардинал по определению не могут оставить после себя наследников, следовательно, их кончина будет означать освобождение Флоренции, то есть ее возврат к традиционным институтам управления. Если это произойдет, то оба выдающихся деятеля присоединятся к славной когорте «реформаторов, менявших жизнь в республиках и королевствах посредством законов». Неизвестно, польстились ли папа и кардинал на посмертную славу, которую сулил им Макиавелли, но, насколько нам известно, никаких последствий его обращение к ним не имело. Справедливости ради отметим, что флорентийский кардинал довольно скоро убедился в том, что, наугад подбирая себе политических советников, проявил не слишком большую предусмотрительность…