Кристин Ньюман - Что я делала, пока вы рожали детей

Однажды вечером, через пару часов после пробуждения Салли, мы отправились поужинать в Сохо, в один тайский ресторанчик, в котором все рассаживаются за общими длинными столами. Нас посадили с группой из шестерых жителей Маврикия – островного государства в Индийском океане, примерно в 2000 км от берегов Африки. Эта страна приютила потомков эмигрантов из Индии, Африки и Франции. Сидевшие с нами за столом ребята были прекрасным воплощением этого смешения. Им всем было от 20 до 30 лет, и большинство из них работали барристерами [11]. С вами никогда не случалось такого: человек говорит тебе, что он юрист, и сразу становится очень скучно, а когда ты слышишь от него, что он барристер, возникает чувство, будто ты встретилась с Колином Фертом?

Одна из девушек в компании пришла туда со своим младшим братом – привлекательным 20-летним, по-декадентски выглядящим юношей, живущим в Нью-Йорке. За ужином мы подружились, и я положила глаз на весьма симпатичного, черноглазого 24-летнего Николаса, который попросил меня сделать с ним фотографию, где он целует меня в щеку. Мне показалось, что это просто отличная идея. После ужина он пригласил нас потанцевать.

Николас предложил отправиться в клуб по соседству, где, по его словам, играл обалденный диджей-бисексуал. Идеальный вариант для нашей компании натуралов и одного гея из Нью-Йорка. Поэтому наша новообразованная группа из девяти человек отправилась в полный радужных огней клуб, с зеркальными полами, потолком и стенами – все его посетители были такими же «би», как члены группы Village People. Но диджей и правда был великолепен, поэтому я ухватила своего барристера и отправилась на танцпол.

Основная прелесть гей-клуба состоит в том, что ты никоим образом не можешь вести себя развратнее всех. Николас был чертовски хорошим танцором, наши тела извивались в одном ритме, совсем близко. На этой плодородной почве очень быстро мы перешли к поцелуям. На вкус он напоминал апельсиново-ванильный леденец, что мне показалось весьма сексуальным. Если честно, я думаю, что подобные развлечения на танцполе – одна из лучших вещей в мире. Конечно, они не для высокоморальных барышень.

У меня со времен колледжа сохранилось больше, чем мне хотелось бы, фотографий, на которых я, на 10 килограмм тяжелее, извиваюсь в руках какого-нибудь американского мальчишки: глаза в кучку, помада размазана по щекам, сосок выскочил из-под платья без бретелек, которое я одолжила у более стройной соседки по комнате…

В общем, не супер. Но в том гей-клубе в Лондоне, среди почти тысячи обжимающихся мужчин я могла спокойно обвиваться вокруг ноги незнакомого парня и все равно выглядеть как одна из дочерей приличного семейства в «Аббатстве Даунтон» [12].

По дороге в уборную мне пришлось пробираться через толпу ласкающих друг друга мужчин. Это напомнило мне времена, когда мы детьми любили ночью купаться в море, кишащем маленькими рыбками. Мы визжали, пробираясь через стаи крошечных рыбок, скользящих по нашим рукам… Вот идти через тот танцпол было примерно так же, только там встречалось больше локтей и автозагара.

Как бы то ни было, я добралась до женского туалета, на котором висели две таблички: «женский» и «вход только для женщин!!! Не для МУЖЧИН!!!» Я с трудом толкнула дверь, потому что все помещение от стены до стены было забито мужиками.

Но я все же проложила себе путь в туалет, сделала свои дела под звуки чьего-то соития и даже смогла выбраться обратно за столик к Эмме, Салли и нашим новым друзьям. Николас и Радж, юный нью-йоркский гей, болтали с двумя пожилыми джентльменами; Леони, сестра Раджа, смотрела на них, пораженная.

«Бедный Радж, эти парни его так не оставят. А вон тот ему в отцы годится».

Радж что-то шептал этому «отцу» на ушко, улыбаясь. Что бы он ни говорил, пожилой мужчина тоже улыбался.

Леони выглядела смущенной и пристально наблюдала за братом, однако постепенно ее лицо прояснялось. И тогда мы поняли, что она не только не знала об ориентации своего брата (что было столь же заметно, как то, что у него две ноги и две руки), но и что вообще весь этот вечер был устроен с целью помочь ему открыться перед сестрой. Мы уставились на компанию с Маврикия.

Леони начала раскачиваться из стороны в сторонку, пытаясь успокоить себя словами вроде «я в океане среди дельфинов, я в океане среди дельфинов», и закинув в себя маргариту, снова стала смотреть на брата и горячего загорелого дедулю рядом с ним.

Мы шепотом обсуждали, как странно, что она не замечала настолько очевидного факта. Я попыталась обратиться к Николасу, но он меня полностью игнорировал, общаясь со своим серебристоволосым приятелем… очень близко. И вдруг я поняла, что и сама не замечала чего-то очевидного.

В ту ночь я спала рядом с Эммой.

Салли же привела домой барристера. Они сняли соседний номер на два часа, которые нам понадобились, чтобы собраться. Мы уже собирались покинуть номер, чтобы ехать на поезде в Париж, когда вернулась Салли – буквально за пять минут до выхода. Поняв, что потеряла в соседней комнате сережку, она позвонила на ресепшн и попросила впустить ее туда. Но номер был записан на имя барристера, который уже ушел.

«Девчонки, как звали того парня?» – спросила она нас раздраженно, все еще вися на телефоне.

Мы не знали, как его зовут, поэтому ей пришлось поорать на ресепшн еще какое-то время: «Да, я не знаю, как его зовут! Вы видели, как мы два часа назад направлялись туда с этим парнем, и я была с ним в номере, так дайте мне зайти!» Очевидно, ее больше волновала сережка, чем собственное достоинство.

Ладно, давайте не будем отвлекаться на мои несексуальные приключения с маврикийскими геями. Я отправилась в Европу, потому что рассчитывала провести там романтичный новогодний вечер с мужчиной своей мечты. Спустя несколько месяцев после знакомства мы с ним пока еще не влюбились друг в друга, однако он по-прежнему занимал мои мысли, впрочем, как и надежда найти человека, с которым я захочу того же, что хотят все остальные. Это довольно сильная психологическая нагрузка. И она дала о себе знать, выскочив на пару сантиметров ниже моего глаза в форме огромного, болезненного, похожего на опухоль прыща. Из-за такого «сюрприза» (по общему признанию Эммы и Салли) вполне можно было пропустить выпускной бал, ведь теперь на моем лице красовалось нечто, с чем обычно борются в рекламе средств от угрей.

И вот наш первый вечер в Париже, я аккуратно накладываю на лицо грим, пытаясь как можно меньше походить на подростка, а затем отправляюсь на организованный Феррисом ужин.

На сегодняшний день я посетила уже почти сотню больших ужинов с Феррисом, и они всегда проходят одинаково. Он всех развлекает, делая так, что каждый участник вечеринки чувствует себя на ней главным гостем. Пока приглашенные болтают, Феррис делает заказ на всех, что получается у него просто великолепно. Столы ломятся от яств, все едят с общих тарелок, а люди, сидевшие за соседними столиками, постепенно перебираются к нам. Более того, сами официанты, управляющие и даже владельцы ресторана в итоге присоединяются к общему веселью, угощают собравшихся вином и умоляют Ферриса пригласить их на его следующую вечеринку. Это магия. И как человек, который обычно несет ответственность за все вечеринки, я чувствую себя и впечатленной, и ужасно не в своей тарелке.