Патти Смит - Просто дети

Роберт был абсолютно бескомпромиссен, но, как ни странно, на меня смотрел с укором. Боялся, что моя ершистость помешает мне добиться успеха. Но к тому успеху, которого он желал мне, я была глубоко равнодушна. Когда маленькое радикальное издательство “Телеграф букс”, где у руля стоял Эндрю Уайли [111], предложило мне опубликовать у них тонкий сборник стихов, я отобрала вещи, которые балансировали на грани, – тексты о сексе, девках и богохульстве.

Меня заинтересовали девушки: Марианна Фэйтфул, Анита Палленберг, Амелия Эрхарт, Мария Магдалина. Я ходила с Робертом на вечеринки, просто чтобы поглазеть на дам. У них была хорошая фактура, и одеваться они умели. Прически “конский хвост”, шелковые платья-рубашки. Некоторые девушки попали в мои произведения. Люди неверно трактовали мое увлечение. Думали: то ли я латентная лесбиянка, то ли притворяюсь такой. Но я всего лишь была персонажем Микки Спилейна – давала волю своей беспощадной иронии.

Меня забавляло, что Роберт – это Роберт-то! – смущен тематикой моих работ. Он боялся, что эпатаж помешает мне преуспеть. Вечно уговаривал меня: “Напиши песню, под которую я мог бы танцевать”. В итоге я обычно говорила, что он, наподобие своего отца, толкает меня на коммерческую дорожку. Но меня этот путь не привлекает, и вообще, моя грубость с коммерческим искусством несовместима. Роберт мрачнел, но от своего мнения не отступался.

Когда вышла моя книга “Седьмое небо” (“Seventh Heaven”), Роберт вместе с Джоном и Максимой организовал по этому случаю вечеринку. Неформальный дружеский ужин в изящной квартире Джона и Максимы на Сентрал-Парк-Вест. Они любезно позвали множество своих друзей из сфер искусства, высокой моды и книжного бизнеса. Я развлекала гостей стихами и байками, а потом приволокла большую хозяйственную сумку и принялась торговать своими книжками по доллару штука. Роберт беззлобно упрекнул меня – как можно, устроила базар в гостиной Маккендри, – но Джордж Плимтон, которому особенно понравилось стихотворение об Эди Седжвик, нашел мою оборотистость очаровательной.

Да, манеры вести себя в обществе у нас с Робертом были несхожими, и мы страшно раздражали друг друга. Но нас выручали любовь и юмор. В конечном итоге общего у нас было больше, чем различий, и мы инстинктивно тянулись друг к дружке через самую широкую пропасть. С неослабевающей выдержкой перетерпели все – беды большие и маленькие. Я считала, что мы с Робертом связаны неразрывно, точно Поль и Элизабет – брат и сестра из “Ужасных детей” Кокто. Мы играли в похожие игры: самые пустяковые вещицы объявляли сокровищами, часто озадачивали друзей и знакомых нашей преданностью друг дружке, ускользавшей от всех ярлыков.

Роберта осуждали за то, что он якобы отрицал свою гомосексуальность; о нас судачили, будто мы лишь притворяемся парой. Роберт боялся: если он открыто назовет себя гомосексуалистом, наши отношения рухнут. Нам требовалось время, чтобы разобраться, что все это значит, как нам приноровиться к ситуации и дать новое определение нашей любви. Благодаря Роберту я усвоила: через противоречие часто лежит самый короткий путь к истине.

На пожарной лестнице. Западная Двадцать третья улица

Снимок из фотоавтомата на Сорок второй улице. 1970

Если сравнивать Роберта с моряком, то Сэм Уэгстафф стал для него кораблем. У Дэвида Кроленда на каминной доске стояла фотография юноши в матросской шапке: лицо вполоборота, нахальный манящий взгляд. Сэм Уэгстафф взял в руки фото, вгляделся.

– Кто это? – спросил он.

“Ага!” – подумал Дэвид и назвал имя.

Сэмюэль Джонс Уэгстафф-младший был умен, красив, богат. Он был коллекционер, меценат, одно время занимал пост куратора Детройтского института искусств. Тогда Уэгстафф оказался на распутье. Он получил крупное наследство и погрузился в глубокие размышления: его одинаково сильно влекли и духовные и материальные ценности. Раздать все имущество и пойти стезей суфия? Или инвестировать капитал в какой-нибудь вид искусства, которым он до сих пор не занимался? И вдруг дерзкий взгляд Роберта словно бы подсказал Сэму ответ.

В квартире Дэвида там и сям висели работы Роберта. Сэм увидел все, в чем нуждался для принятия решения.

Так, без какого бы то ни было умысла, Дэвид предопределил дальнейшую жизнь Роберта. Я вижу это так: Дэвид, точно кукловод, вводил в спектакль нашей биографии новых персонажей, подталкивал Роберта в новую сторону, провоцируя повороты сюжета. Это Дэвиду Роберт был обязан знакомством с Джоном Маккендри – с тем, кто впустил его в сокровищницу шедевров фотоискусства. Теперь же Дэвид прислал Роберту Сэма Уэгстаффа, и благодаря Сэму в жизни Роберта появились любовь, богатство, дружба и кое-какие невзгоды.

Через несколько дней в лофте Роберта зазвонил телефон.

– Это застенчивый порнограф? – таковы были первые слова Сэма.

За Робертом увивались и мужчины и женщины. Знакомые частенько стучались в мою дверь: просили позволения приударить за Робертом, спрашивали, как найти путь к его сердцу.

– Полюбите его творчество, – отвечала я. Но ко мне почти никто не прислушивался.

Рут Клигмен [112]спросила меня: “Ничего, если я попробую его закадрить?” Рут – единственная, кто уцелел в автокатастрофе, убившей Поллока (потом она написала книгу “Любовная связь: воспоминания о Джексоне Поллоке”), – была хороша собой в духе Элизабет Тейлор. Рут всегда была разодета в пух и прах. Запах ее духов я чуяла, когда сама Рут еще только поднималась по лестнице. Рут постучалась ко мне (шла она вообще-то к Роберту, напросилась к нему в гости) и, многозначительно подмигнув, попросила:

– Пожелай мне удачи.

Через несколько часов она вновь зашла ко мне. Сбросила с ног свои босоножки на шпильках, растерла щиколотки.

– О господи! Когда он говорит “Приходи посмотреть гравюры”, он и вправду имеет в виду, что мы будем смотреть гравюры.

Полюбить его творчество. Только так можно было завоевать сердце Роберта. Но единственным, кто действительно это понял, единственным, кто сумел полюбить его творчество всей душой, оказался человек, который стал его любовником, меценатом и другом на всю жизнь.

Когда Сэм впервые пришел в лофт Роберта, меня не было дома. Потом Роберт сказал, что они с Сэмом весь вечер смотрели его работы. Сэм делал глубокие, вдохновляющие замечания с шутливо-игривым подтекстом. Пообещал зайти еще раз. В ожидании следующего звонка Сэма Роберт весь извелся – ну прямо школьница.