Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Элизабет Глейк: Небрежно написанные (подробности громоздятся на другие подробности) мемуары Мэйнард вращаются вокруг идеи эмоциональной и литературной честности. Однажды Сэлинджер [сказал] ей: «Когда-нибудь, Джойс, будет история, которую ты захочешь рассказать только по той причине, что она будет для тебя значить больше, чем для остальных. И ты просто напишешь то, что подлинно и правдиво». Возможно, этот момент наступил. Но там, где Сэлинджер (или многие писатели более высокого уровня) преломляют свои истины в воображении, открывая новые миры читателям, Мэйнард не проливает света ни на что, кроме того маленького уголка, в котором стоит она. У нее было трудное детство, разбитая любовь, трудная взрослая жизнь. Сам Сэлинджер сказал бы так: вступай в клуб, детка [627].

Синтия Озик: Перед нами – две знаменитости. Одна из них когда-то была настоящим крупным писателем и художником, а другая никогда не была художником, не имела никакого реального значения и присосалась к настоящему художнику, чтобы питаться его знаменитостью. На самом деле, это такая история в духе Джеймса, не правда ли? [628]

Джонатан Ярдли: Книга «Дома в мире» – елейная, плаксивая, полная самодовольства и, прежде всего, почти невероятно глупая [629].

Джойс Мэйнард: Интересно, почему люди так быстро усматривают эксплуатацию в действиях женщины, которой, когда ей было восемнадцать лет, домогался мужчина на 35 лет ее старше, обещавший ей вечную любовь и просивший ее отречься от всего и приехать к нему жить? Эта женщина ждала 25 лет, чтобы написать свою историю. (Повторяю: СВОЮ, а не его историю). И все-таки вы не ищете объяснения в мужчине, который все это сделал. Я спрашиваю, что бы вы подумали об этой истории, будь это история вашей дочери. Вы бы велели ей держать рот на замке из уважения к частной жизни этого человека? [630]

Джульет Уотерс: Накал литературной свары, вызванной книгой Мэйнард «Дома в мире», немного тревожит. В New Yorker появилась разгромная рецензия. Автор рецензии походя отбросил эмоциональное и сексуальное растление, которое Мэйнард претерпела от своих родителей под предлогом того, что все это меркнет по сравнению с грехом «убеждения дочери в том, что она сама (и все, ею написанное) имеет высший интерес» [631].

Мичико Какутани: Хотя многие читатели, несомненно, сочтут главы, посвященные Сэлинджеру, самой интересной и интригующей частью книги, книга «Дома в мире» – не низкопробные, откровенные и детальные воспоминания о любовной связи автора со знаменитым (прежде всего, своим затворничеством) человеком. На самом деле, это честная, хотя порой и продиктованная заботой о собственных интересах, автобиография, в которой, разумеется, прослеживается взросление автора, описана ее первая серьезная любовь, которая случилась с автором романа «Над пропастью во ржи» [632].

Лиза Шварцбаум: Хотя эти мемуары дерзки, полны злых упреков, сведения счетов и выставляют напоказ личность автора, в них, по крайней мере, нет того несносного самодовольства, которое присутствует в статьях журналистки Мэйнард. В своем извращенном роде, даже далекая от истинного самоанализа, это, возможно, самая честная автобиографическая работа, написанная Мэйнард [633].

Ката Поллитт: Высмеивать Джойс Мэйнард легко. Словно недостаточно ее неустанной саморекламы и театральности, сам факт того, что она представляет себя уязвимой жертвой-найденышем, делает ее объектом высмеивания. В нашей искушенности (все мы об этом уже слышали) нам не следует упускать из виду того обстоятельства, что Мэйнард в очень юном возрасте претерпела немалый ущерб от взрослых. Хотя она, по-видимому, не всегда понимает свою собственную историю, если кажется, что в свои 44 года она остается восемнадцатилетней, это, возможно, указывает на то, насколько глубоким является ущерб, причиненный ей в детстве и юности [634].

Джойс Мэйнард: Всякий, кто сколько-нибудь долго вел переписку с Сэлинджером, вероятно, знает о нем две вещи. Одна из них – то, насколько забавным, милым, нежным и очень привлекательным он мог быть. Вторая – то, насколько жестоким он бывал. Если человеку довелось испытать жестокость Сэлинджера, если человека обожгло огнем Сэлинджера, такому человеку могло быть очень непросто вновь приближаться к писателю. После того, как я опубликовала «Дома в мире», я услышала несколько историй от женщин, состоявших в переписке с Сэлинджером.

Дэвид Шилдс: Одно из самых сильных противоречий в Сэлинджере заключалось в том, сколь мало противоречий этот совершенно противоречивый, даже лицемерный человек мог вызвать у других людей.

Джойс Мэйнард: Учитывая то, что так часто говорят обо мне в связи с тем, что я нарушила молчание, страх, который у этих женщин вызывала возможность рассказать о пережитом, представляется оправданным. Кажется, даже сегодня есть много людей, которые скажут, что женщина обязана защищать тайны мужчины по той простой причине, что он требует сохранения тайны. Более того, то, что женщина имеет право рассказывать правду о своей жизни, представляется спорным вопросом. И если женщина осуществляет свое право, разворачивается спор о том, является ли история жизни женщины значительной или ценной.

Как-то я выступала с речью, и женщина, представившая меня собравшимся, сказала: «Ну, она когда-то была подружкой Дж. Д. Сэлинджера». И я подумала: «Боже, неужели это все, чем я являюсь?» Мне не хотелось, чтобы меня сводили к этому.

Один из мужчин Мэйнард: Через 15 минут после начала нашего первого свидания [в 90-х годах] Джойс стала говорить о человеке по имени Джерри. Она все время говорила: «Джерри то», «Джерри это». Казалось, что они по-прежнему знают друг друга, продолжают общаться. Мне понадобилось несколько минут, чтобы догадаться, что Джерри, о котором она говорит, – это Дж. Д. Сэлинджер [635].

Дж. Д. Сэлинджер(выдержка из письма Полу Фицджеральду, декабрь 1998 года):

Пол, дружище. У меня никаких новостей, и в этом году настроение у меня неважное. Сейчас зима, земля заснежена, и это напоминает места и времена, в которых мы побывали полвека назад. Совсем неплохо, что мы пережили те времена… Есть книга, которая мне очень нравится и которая, возможно, понравится и тебе – Berlin Diaries, 1940–1945 («Берлинские дневники», 1940–1945) Марии Васильчиковой [636].

Кэтлин Макгиган: Теперь, 27 лет спустя, «мисс Мэйнард», как называл ее Сэлинджер, вынесла это письмо и 13 других писем на аукцион Sothby в Нью-Йорке… Письма Сэлинджера так редки, а роман Мэйнард и Сэлинджера так известен, что, по оценкам аукционного дома, письма (в целом) уйдут за 60–80 тысяч долларов…