Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Мэйнард говорит, что продажа писем – дело сугубо практическое. «Я – мать-одиночка, у меня трое детей, – объясняет свой поступок сорокапятилетняя Мэйнард, находясь в своем доме в Калифорнии. – Я не испытываю никакой неловкости, рассказывая о финансовой реальности жизни писателя, который не Дж. Д. Сэлинджер…»

Новые письма вряд ли содержат что-то драматическое и едва ли полны тайн. Мэйнард уже описала эти письма в своих мемуарах. Но чтение этих писем в оригиналах… – это наслаждение… «В этих письмах есть замечательные вещи, – замечает Мэйнард. – Но в них много и огромной горечи и презрения к миру…»

Сэлинджер давал соблазнительные похвальные оценки писательским опытам Мэйнард, ее уму. Он полагал, что они – духовные друзья, и подписывал письма: «С любовью, Джерри». Почему бы умненькой, но наивной восемнадцатилетней девушке и не поддаться таким оценкам, сделанным блистательным, чутким и знаменитым писателем?

Писательница Джойс Кэрол Оутс говорит, что продажа писем вызывает у нее «смешанные чувства», но отмечает, что в прессе к Сэлинджеру относятся так, словно он – «священная и неприкосновенная личность… Сколько ему было лет, когда он писал эти письма? Он должен был знать, что в то время это считалось неосторожным поведением». По всей вероятности, Мэйнард была не единственной женщиной, которой писал Сэлинджер (ныне ему 80 лет, и он женат вторым браком). Оутс говорит, что у нее есть близкая подруга, у которой был роман с Сэлинджером и у которой есть его письма. Да и сама Мэйнард слышала о других женщинах Сэлинджера. «Узнать о том, что у него были и другие девушки, больно, – говорит Мэйнард. – Но это открытие положило начало моему освобождению от поклонения этому человеку, который так долго господствовал в моей жизни». Когда пакет писем Сэлинджера в июне выставят на торги, Мэйнард придет в аукционный зал, чтобы услышать удар молотка [637].

Джойс Кэрол Оутс: Что скажете о соучастии автора писем в этом «предательстве»? Никто не принуждал Дж. Д. Сэлинджера весной 1972 года начинать эпистолярные отношения с восемнадцатилетний первокурсницей колледжа. Никто не принуждал пятидесятитрехлетнего писателя, находившего в зените своей – возможно, раздутой, – славы, совращать ее словами и приглашать ее жить с ним в сельской глуши Нью-Гэмпшира.

Хотя Джойс Мэйнард является объектом праведного гнева со стороны многих поклонников живущего анахоретом Сэлинджера, ее решение продать его письма – исключительно ее дело. Как и решение написать о своей жизни. Почему одна «жизнь» более священна, чем другая? В сущности, мы можем симпатизировать становящимся все более тщетными попыткам Дж. Д. Сэлинджера оградить свою драгоценную частную жизнь, как можем симпатизировать таким попыткам любого другого человека, но то обстоятельство, что Сэлинджер – знаменитый писатель, в данном случае значения не имеет [638].

Джон Дин: Когда Мэйнард решила продать письма Сэлинджера, она, я уверен, была достаточно умна для того, чтобы понимать, что, учитывая иск Сэлинджера к Random House, она не могла продавать содержание писем. Она могла продать право лишь на владение письмами как материальными объектами. Она передала письма на продажу в Sothby, который продал только бумагу, на которой написаны эти письма.

Морин Дод: Я пошла на аукцион… чтобы взглянуть на эти знаменитые письма. Их продажа с торгов была увлекательной и немного гадкой. Пятидесятитрехлетний писатель предупреждал свою восемнадцатилетнюю подружку о том, что известность и заметность могут деформировать талант. Теперь эти предостережения об эксплуатации эксплуатируют. Советы Сэлинджера относительно неприкосновенности частной жизни и неуловимости публично и безо всяких ухищрений продают тому, кто даст за них максимальную цену [639].

Фиби Хобан: Единственная причина, по которой эти [письма] находятся не в руках какого-то физического лица, а возвращены во владение Сэлинджера, – то, что Питер Нортон, разработчик компьютерных программ, счел продажу писем таким кошмарным актом неверности, что купил письма и возвратил их Сэлинджеру. Думаю, поступок Нортона – один из самых благородных поступков ХХ века.

Джон Дин: Купивший письма мистер Нортон возвратил их Сэлинджеру. Нортон вернул лишь обладание письмами как материальными объектами. Содержание писем уже принадлежало Сэлинджеру. Но эта покупка вывела письма из публичного оборота.

Марк Пейсер: Коллекционер предметов искусства Питер Нортон, сколотивший миллионы на программном обеспечении, на прошлой неделе заплатил 156 тысяч долларов и выкупил письма Сэлинджера у любующейся собой писательницы Джойс Мэйнард, которая в 70-х годах жила с писателем-отшельником. Нортон не осуждает Мэйнард, он просто хочет предотвратить разрушение частной жизни Сэлинджера этими письмами [640].

Питер Нортон: Я хотел сделать с этими письмами то, что хотел с ними сделать Сэлинджер. Возможно, он хочет, чтобы письма были возвращены ему. Или хочет их уничтожить. А, может быть, письма и вовсе его не интересуют [641].

Дэвид Шилдс: Вскоре после того, как Сэлинджер пережил атаку Мэйнард, ему пришлось собираться на битву с другой молодой женщиной примерно одного с Мэйнард возраста – со своей дочерью Маргарет.

Дорлин Карвахаль: Дочь писателя Дж. Д. Сэлинджера, известного маниакальной озабоченностью неприкосновенностью своей личной жизни, готовит к публикации воспоминания о своем детстве и отношениях с отцом. Книга сорокатрехлетней Маргарет (Пегги) Сэлинджер носит условное названия Dream Catcher («Ловец мечты») и должна выйти в свет в издательстве Simon & Schuster Pocket Books осенью 2000 года. Маргарет получила от издателя аванс в размере более 250 тысяч долларов [642].

Дэвид Шилдс: В 2000 году дочь Сэлинджера Маргарет, с отличием окончившая университет Брандейс, получившая степень магистра в Оксфорде и учившаяся в Гарвардской школе теологии, опубликовала книгу о своей жизни с отцом. В книге, называющейся «Ловец мечты», Сэлинджер представлен как приверженец восточных религий, целебных трав, который, сидя в хрустальной коробке, пытается получить какие-то выгоды и средства от всех болезней и пьет собственную мочу. Маргарет пишет, что уж ее-то отец не поймал, и высказывает предположение, что Сэлинджер не был и ловцом читателей. Вспоминая о многих тяжелых моментах своих отношений с отцом, Маргарет с особой яростью обрушивается на то, что называет безразличием отца к ней.

Маргарет Сэлинджер: Оказалось, что у меня – классический случай «новой» (или недавно открытой) болезни, которую поначалу называли вирусом Эпштейна-Барра или синдромом хронической усталости. В Англии это заболевание называли тепловым энцефаломиелитом. Когда я утратила способность держать в руках чайную чашку, не роняя ее, к прежней беде добавилась фибромиалгия… Я получила уведомление о том, что выплаты по инвалидности будут прекращены… Я позвонила отцу и сообщила ему о том, что не получаю пенсию по инвалидности.