Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Маргарет Сэлинджер понимает приверженность мира мифам, которые она опровергает. Она выросла в тени этих мифов. Говоря это, она имеет в виду, что поначалу Сэлинджер не мог терпеть нарушения работы, вызванные рождением его первого ребенка. Вскоре Маргарет пришлось вступить в полномасштабное соперничество с вымышленными ее отцом детьми. Обратите внимание: Дж. Д. Сэлинджер мог быть славным, милым отцом, но мог быть и отцом, которому невозможно было понравиться. Он по очереди превращался то в незнающего жалости товарища по играм, то в этакого умного старшего брата, то в веселого товарища по путешествиям. Но очень человеческие потребности Пегги были для него слишком обременительными, как, впрочем, и для матери, а когда дочь пошла в восьмой класс, родители, к тому времени разведенные, отправили ее в пансион [651].

Пол Александер: Уже одной мысли о том, что Маргарет пишет книгу о своем отце, последнем американском затворнике, независимо от откровений, сделанных Маргарет (а некоторые из этих откровений поразительны), было достаточно для того, чтобы многие преданные поклонники Сэлинджера сочли себя оскорбленными. Читатели и комментаторы были в равной мере потрясены сделанными в книге разоблачениями, вроде того, что Сэлинджер пьет собственную мочу.

Маргарет Сэлинджер: Боже, лучше б мне не писать про то, что он пьет свою мочу, потому что это все, что читаю в рецензиях. То, что я не вижу в этом ничего особенного, обусловлено моим странным воспитанием. Я никогда не ожидала, что это станет «потрясающим» заголовком. Это обычная практика йогов, связанная с самоочищением. Сама не будучи йогом, я ничего об этом не знаю, но я определенно удивлена вниманием, которое уделяют этому моменту.

В книге я пыталась быть осторожной, избегать сексуальности и фрагментов текста, которые могут быть вырваны из контекста. Желание, с которым я писала книгу, заключалось в том, чтобы поставить вещи в их подлинный контекст, снять с них сенсационность и сделать их человечными [652].

Линдси Круз: Публика хочет обнять Сэлинджера да так и держать его в объятьях из благодарности. А тут появляется маленькая Маргарет, пишет свою книгу. Маргарет порочит отца, разжигает страсти. Она взывает к универсальным истинам другого рода. Это трудно, неудобно, это выводит из душевного равновесия: вы обнимаете Дж. Д. Сэлинджера и просто хотите написать ему письмо-признание в любви. А он нуждается в неприкосновенности своей частной жизни. Писатели нуждаются в неприкосновенности своей частной жизни. Они творят нечто, и процесс творчества не предназначен для всеобщего обозрения.

Она не могла проникнуть в его комнату, но как она туда проникла? Посредством той же среды, какую использовал ее отец: она писала. Она пошла по этой стезе сама, одна. И пошла не с целью добиться славы, богатства и не для того, чтобы добраться до масс. Ее целью было, на одно мгновение, одно чертово мгновение, найти своего отца, своего настоящего отца. Думаю, она добилась этого. Это очевидно. Это чувствуется.

Этель Нельсон: Почитав книгу Маргарет, я почувствовала сожаление о том, что не поддерживала с ней контакт и не поняла ее лучше, только потому, что, по-моему, она действительно нуждалась в друге. Читая книгу, я плакала. Я так и не дочитала книгу. Не могла вернуться к ней. Это слишком грустно. Всегда думаешь, что детей растят для того, чтобы они были счастливы. Не знаю, насколько правдива ее книга, а насколько нет, но, по-моему, это самая грустная вещь, какую я когда-либо читала.

Линдси Круз: В «Ловце мечты» есть эпизод, когда Сэлинджер говорит своей дочери: Господи, ты говоришь точно так же, как говорили все женщины в моей жизни, как моя сестра, как мои бывшие жены. Все они обвиняют меня в том, что я пренебрегаю ими… Меня можно обвинить в некоторой отчужденности, и все. Но не в пренебрежении.

Дэвид Шилдс: Уловить различие между отчужденностью отца и отцовским пренебрежением трудно. Сознает ли Сэлинджер сомнительность, условность этого различия? Это отсутствие, переформулированное в философскую позицию.

Маргарет Сэлинджер: Я действительно хотела бы создать образ, который я пытаюсь передать моему сыну, чтобы объяснить ему: чтобы быть милым, не надо быть совершенным, не надо делать того, что делают другие люди, но это не означает того, что надо пренебрегать близким человеком, отталкивать его. А в мире моего отца надо было быть или совершенством, или ты становился проклятьем. Я так не думаю. Понимая его лучше, я не стала любить его меньше.

Йэн Гамильтон думал, что мой отец будет гордиться им, и послал ему гранки своей книги. Я понимаю отца лучше. Я не общаюсь с ним с того самого времени, как в прессе появились слухи о предстоящем издании моей книги. Да хоть как меня называйте. Не было никаких формальных заявлений вроде «О, мы не разговариваем друг с другом». Я хочу подождать, пока его гнев чуть-чуть спадет, и у него будет возможность прочитать мою книгу, а потом посмотрим, что случится.

Во многих отношениях проделанное мною историческое исследование сбросило этого человека с пьедестала того мифа, на который он взгромоздился невесть откуда, мифа о том, что он отшельник, не связанный ни с какой семьей, сообществом или с прошлым. Я ввела его непосредственно в мир людей, а это – не самое плохое место. Думаю, что, ставя кого-то на пьедестал, люди расчеловечивают объект своего поклонения. Поставленные на пьедестал становятся проекциями чьих-то желаний, а не теми, кем они на самом деле являются…

Думаю, замечательно иметь книгу, которая что-то говорит читателям. И, по-моему, в моей книге нет ничего, что отнимало бы у читателей бережно хранимую ими память о чтении его книг или отталкивало бы от его книг новых читателей.

Я выступаю против идолопоклонства, против представления о том, что человек, написавший эти замечательные книги, будет тем, кто «поймает» людей на обрыве. Я выступаю против людей, которые ломятся в его дом, ожидая, что уж он-то поймет их, станет тем, кто «поймает их во ржи». Это вполне справедливо и оправданно. Думаю, что ожидания от него как от автора книги чудес неуместны [653].

Линдси Круз: Когда приближаешься к концу книги, появляется ощущение того, что она начинает становиться зрелой и освобождается от яда, с которым он выросла. Чувствуешь, что она почти растет в духовном плане и начинает испытывать сострадание к отцу. И когда она приходит к состраданию, это ошеломляет.

Джин Миллер: Я прочла книгу с большим интересом. Джерри сказал дочери: «Запах горелой плоти никогда не забудешь». Он говорил это и мне, и меня его слова потрясли. Это то, с чем он постоянно жил, что он нес в себе. К тому же Маргарет упоминает, что Сэлинджер получил письмо от первой жены, с которой он поддерживал телепатическую связь; он сказал, что получил письмо от первой жены, но даже не раскрыл его. Он был таким. Маргарет говорит, что когда ее отец бывал откровенным с кем-либо, он был действительно откровенен. Думаю, это очень верно. А когда отношения заканчивались, они заканчивались полностью.