Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Лестер Хемингуэй: [Когда Хемингуэй занял комнату в гостинице в Люксембурге, он] решил расслабиться с добрыми приятелями… [в числе которых] был и Джером Сэлинджер, славный малый, служивший в контрразведке [204].

Барт Хагермен: Все время идет снег. Думаю о днях сражения за выступ. Эти мысли вызывают воспоминания о друзьях, которых я потерял, отчаянное чувство, владевшее нами в то время, – и у меня возникает ощущение досады от того, что и 50 лет спустя я все еще думаю так же, как думал тогда. Мне следует забыть об этом и жить спокойно, но… полагаю, это чувство всегда будет со мной [205].

Эрни Пайл: В памяти многих из тех, кто остался жив, навечно выжжен неестественный вид замерзших трупов, разбросанных по склонам холмов и канавам вдоль высоких изгородей по всему миру. Массовое производство трупов – происходящее то в одной стране, то в другой, месяц за месяцем, год за годом. Мертвые зимой и мертвые летом.

Мертвецы пребывают в таком знакомом и непристойном беспорядке, что становятся однообразными, похожими друг на друга.

Этот бесконечный ряд мертвецов настолько чудовищен, что начинаешь почти ненавидеть мертвых. Мертвые – это то, что не надо даже пытаться понимать тем, кто остался дома. Для них мертвецы – это колонки цифр. Или, если умерший был вам близок, – это человек, который ушел и не вернулся. Его не видишь телом, лежащим, как тесто, в какой-то причудливой позе у дороги во Франции.

Но мы-то их видели. Мы видели много тысяч мертвых. В этом разница между нами [206].

Маргарет Сэлинджер: Помню, как стою рядом с отцом (мне тогда было лет семь) и смотрю на то, что кажется вечностью, на то, как отец безучастно смотрит на сильные спины местных парней-плотников, строящих пристройку к нашему дому. Парни сняли футболки, их мышцы играют в лучах летнего солнца. После долгого молчания отец снова возвращается к жизни и говорит мне (а, может быть, и никому в частности): «Все эти здоровые, сильные парни, – и тут отец тряхнул головой, – всегда оказываются на передовой, всегда гибнут первыми, одно поколение за другим». Сказав это, отец опустил руку, раскрыл ладонь и оттолкнул от себя эти волны воспоминаний [207].

Лагерь Кауферинг-IV, Ландсбург, Германия, Бухенвальд, Германия,

весна 1945 года.

Истощенные к концу войны Сэлинджер и Двенадцатый полк вступают в концлагерь Кауферинг-IV. Во многих отношениях Сэлинджер так и остался там навсегда [208].

Дебора Дэш Мур: Сэлинджер должен был почуять лагерь на расстоянии пары-тройки километров. Меня всегда поражает, что местные жители говорят, что не знали о том, что происходит в лагерях. Вся местность была пропитана запахом лагеря.

Кауферинг-IV, отделение концлагеря Дахау.

Роберт Абцуг: Опыт, полученный теми, кто освобождал лагеря, на самом деле ужас, начинавшийся еще до того, как освободители входили в ворота.

Алекс Кершо: Дж. Д. Сэлинджер был одним из первых американцев, своими глазами увидевших абсолютное зло нацистского режима. В лагерь Сэлинджер вступил весной 1945 года. Ему предстояло увидеть невообразимые ужасы: сожженные тела, штабеля сожженных тел. Это трюизм, потому, что это – правда: для того, чтобы описать это, слов недостаточно.

Роберт Абцуг: Проходишь через хорошенькую, чистенькую немецкую деревню, и в конце дороги стоит лагерь, выглядевший как ад, переполненный телами.

Вступивших в лагерь солдат вроде Сэлинджера встречала мертвая тишина и безумие. Вас ловили врасплох. Вы не были эмоционально готовы к предстоящей битве. Вступление в концентрационные лагеря не было освободительной миссией в смысле открытия ворот для узников или чего-то в этом роде. Война была закончена, можно было слегка и расслабиться. В сущности, солдаты входили в эти ужасные ситуации. Расслабившиеся и ни о чем не подозревающие, они входили в открытое пространство – и низвергались в какую-то братскую могилу.

Эберхард Элсен: Сэлинджер никогда не описывал того, что увидел в концлагере Кауферинг, но увиденное пронизывает его жизнь и творчество.

Сожженные трупы в концлагере Кауферинг-IV.

Шейн Салерно: Он рассказал о том, что видел там, дочери Маргарет и Джин Миллер.

Маргарет Сэлинджер: Как сотрудник контрразведки мой отец был в числе первых солдат, вошедших в один из только что освобожденных концлагерей. Он сообщил название лагеря, но его я уже не помню [209].

Дж. Д. Сэлинджер: Сколько ни живи, запах горелой плоти никогда полностью не забудешь [210].

Джин Миллер: Он не говорил о войне и о том, что ему пришлось пережить на войне. Единственным, что он однажды сказал мне о том времени, были слова: никогда не забудешь запах горелой плоти [211].

Эберхард Элсен: Кауферинг-IV был лагерем-накопителем, куда отправляли больных заключенных из других мелких лагерей, находившихся в этом районе. Это был Krankenlager (лагерь для больных), но на самом деле это был лагерь уничтожения людей: больных заключенных просто оставляли умирать от болезней или от голода. За день до прихода американских войск охранники-эсэсовцы вывезли из лагеря три тысячи заключенных по железной дороге и прикончили всех, кто был слишком болен или слишком слаб для транспортировки. Эсэсовцы пристрели, забили до смерти или прирезали 92 заключенных и заживо сожгли 86 заключенных, запертых в деревянных бараках, которые подожгли. Когда пришли американцы, все охранники сбежали. В живых оставалась горстка заключенных, которые избежали смерти, спрятавшись от эсэсовцев. Помимо 360 заключенных, убитых эсэсовцами перед бегством, американцы нашли два массовых захоронения, в которых лежали тела еще 4500 заключенных, умерших от болезней или от голода.

Эсэсовцы эвакуировали заключенных из лагеря IV, того самого, в который вступил Сэлинджер, и поскольку охранники пытались отконвоировать заключенных до вагонов, многие заключенные попытались сбежать, но эсэсовцы расстреляли их из пулеметов. Очереди рассекали некоторые тела пополам. Кроме того, эсэсовцы убивали заключенных топорами. Американцы нашли валявшиеся рядом с трупами окровавленные топоры.

Итак, Сэлинджер и его водитель въехали в лагерь (Сэлинджер как сотрудник контрразведки мог разъезжать на машинах, чего не могли делать другие солдаты) и увидели почти сотню тел, лежавших на участке, который простирался между лагерем и железнодорожными путями. Затем, на въезде в лагерь, они увидели штабеля изуродованных тел. Сэлинджер и водитель проехали глубже в лагерь и обнаружили источник жуткого смрада – три барака-полуземлянки, ничем не отличавшихся от больших собачьих будок. Нацисты заколотили в этих бараках больных людей и подожгли бараки. Сэлинджер и его водитель увидели в развалинах еще дымившиеся сожженные трупы.