Мартин Гилберт - Черчилль. Биография

Появление такого оружия уже предсказал Герберт Уэллс, с произведениями которого Черчилль был хорошо знаком. Но в своем интересе к науке Черчилль подпал под другое влияние: он познакомился с тридцативосьмилетним профессором из Оксфорда Фредериком Линдеманном, блестящий ум и быстроту мышления которого сразу же оценил. Отец Линдеманна родился в Эльзасе еще до того, как его аннексировала Германия. Он родился в Германии, на курорте Баден-Баден, где принимала процедуры его мать-американка, а образование получил в Берлине и Париже. С 1915 по 1918 г. работал в лаборатории военно-воздушных сил в Фарнборо, где научился летать, чтобы самому исследовать аэродинамический эффект авиационного штопора.

Линдеманн быстро стал его близким другом. Он часто приезжал из Оксфорда в Чартвелл на выходные и поражал Черчилля своими рассказами о новейших изобретениях и возможностях науки. Вскоре после начала работы над статьей для Nash’s Pall Mall Черчилль написал Линдеманну: «Я начал писать о вероятности будущей войны и о том, насколько страшной она может оказаться для человечества. На эту тему у меня много идей, но мне бы очень хотелось после той интереснейшей беседы, что у нас с вами состоялась последний раз, поговорить еще. Я прочитал, что изобретен луч, который может убивать мышей на расстоянии. Все это, конечно, может оказаться мистификацией, но мой опыт научил меня не говорить «нет» в качестве ответа».

Черчилль также обсуждал с Линдеманном сравнительную военную мощь Германии и Франции и вероятность возобновления их конфликта. В статье от 24 сентября он писал о страстном желании Германии отомстить за поражение 1918 г. и пересмотреть Версальский договор: «Франция стремится сохранить договор и относительную слабость Германии за счет своего технического превосходства, чернокожих солдат, системы союзов даже с мельчайшими европейскими государствами и в данный момент подавляющего преимущества в силе. Но чисто физическая сила, – предупреждал он, – нестабильна и не дает надежной основы безопасности. Германия – более мощное образование, чем Франция, и ее нельзя держать в постоянном подчинении».

На 29 октября были назначены всеобщие выборы. В своем манифесте Черчилль заявил: «Я полностью поддерживаю Консервативную партию». Он баллотировался как «конституционалист», поддержанный консерваторами в Эппинге, надежном округе, который предоставил ему Болдуин. Единственной сложностью избирательной кампании была его жесткая оппозиция англо-ирландскому договору, но зато критика займа Советской России приветствовалась избирателями. 29 октября он победил в борьбе с кандидатами от либералов и лейбористов. Черчилль получил более 9000 голосов и после почти двухлетнего перерыва снова стал членом парламента. Впрочем, в ряды Консервативной партии он формально еще не вернулся.

В стране результаты выборов вообще стали триумфом консерваторов: они получили 419 мест против 151 у лейбористов и менее 40 у либералов, кандидатом от которых Черчилль был еще десять месяцев назад. «Думаю, скорее всего, меня не пригласят работать в правительство, – писал он приятелю 4 ноября, – поскольку с учетом подавляющего большинства оно, вероятно, будет состоять только из безупречных консерваторов». Но Черчилль ошибался. В окружении Болдуина обсуждались различные министерские должности для него, в том числе – Министерство торговли, Министерство по делам колоний, Военное министерство и Адмиралтейство. Все эти посты он в разное время занимал и раньше. Сам Болдуин высказывался за Министерство по делам Индии. Остин Чемберлен предложил Министерство здравоохранения. Это же пришло в голову и Клементине, когда 5 ноября Болдуин пригласил Черчилля к себе. Она призывала мужа согласиться на Министерство здравоохранения, если оно будет ему предложено, поскольку в социальной сфере требовалось сделать очень многое. «Вы хотите помогать нам?» – спросил Болдуин. «Да, если я вам действительно нужен», – ответил Черчилль. «Хотите Министерство финансов?» – спросил Болдуин. Хочет ли утка плавать? – собирался ответить Черчилль, но, как сам он вспоминал позже, «поскольку это был официальный и важный разговор, я сказал: «Это полностью отвечает моим желаниям. Я до сих пор храню отцовскую мантию канцлера. Буду горд служить вам в этом замечательном месте».

Черчилль вернулся в Чартвелл. Там, вспоминал он, «мне потребовались огромные усилия, чтобы убедить жену, что я ее не разыгрываю». Друзья Черчилля были в восторге. «Уинстон, дорогой мой, – написал ему бывший председатель парламентской фракции Либеральной партии Джордж Ламберт, – у меня хороший инстинкт на политиков. Надеюсь дожить до твоего премьерства».

30 ноября 1924 г., через двадцать пять дней после того, как Черчилль принял предложение занять пост министра финансов, он отметил пятидесятилетие. Затем, объявив о своем возвращении – после двадцатилетнего перерыва – в ряды Консервативной партии, занялся решением первой министерской задачи, которую поставил себе в Казначействе. Он начал подготовку существенного расширения системы государственного страхования и социальной реформы, к проведению которой стремился еще пятнадцать лет назад, будучи на пике своей деятельности как либерала. Действовал он в тесном сотрудничестве с министром здравоохранения Невиллом Чемберленом. Он также начал продумывать способы сокращения налогового бремени для мелких торговцев и предпринимателей, работников умственного труда во всех областях. Схема, которую он предложил своим сотрудникам, предполагала назначение пенсий вдовам и сиротам, существенное расширение страхования пожилых людей и развитие дешевого домостроительства. Он полагал, что правительство должно заняться разработкой новых методов строительства для тех, кто не в состоянии платить по существующим ценам.

28 ноября Черчилль сказал заместителю секретаря кабинета министров Томасу Джонсу: «В прошлом я был целиком за либеральные меры в отношении социальных реформ и хочу принять такие же меры сейчас. Разумеется, необходимо сделать некоторое послабление налогоплательщикам, чтобы сбалансировать реформы».

Черчилль переехал в здание на Даунинг-стрит, 11. Теперь оно станет его лондонским домом на ближайшие четыре с половиной года. 9 декабря он оттуда написал лидеру консерваторов, лорду Солсбери, сыну бывшего премьер-министра: «Определение заработанных и незаработанных доходов должно стать самым эффективным и справедливым способом повышения новых налогов. Я, разумеется, против любой «охоты» на праздных богачей, но если они праздны, то через несколько поколений перестанут быть богачами. В этом вопросе законодательная власть может подождать. Только клерикал-христианин или моралист будет дотошно выяснять, что есть «служба» и что есть «праздность». Зрелый взгляд на жизнь привел меня к убеждению, что, пока человек действует в рамках закона, нельзя проводить никаких расследований, если только он сам их не инициирует. Я считаю, что богач в нашей стране, ведет ли он праздный образ жизни или нет, уже обложен самым высоким налогом».