Джейн Хокинг - Быть Хокингом

В те периоды интенсивной полной концентрации, которые наблюдали мы с детьми, Стивен пришел к выводу, что, вопреки всем предыдущим теориям черных дыр, они все-таки могут излучать энергию. По мере излучения энергии черной дырой она испаряется, теряя массу и энергию. Пропорционально этому увеличиваются ее температура и поверхностная гравитация в процессе ее сжатия до размеров ядра атома, но с сохранением веса от тысячи до ста миллионов тонн. Наконец при невообразимой температуре она исчезает, взрываясь. Таким образом, черные дыры оказывались не такими уж непроницаемо черными, а их активность можно было рассматривать в соответствии, а не в противоречии с законами термодинамики. Длительное вынашивание этого детища скрывалось под покровом тайны. Со своей стороны, я испытывала некий кровный интерес в том, чтобы засвидетельствовать его появление на свет: конкуренция с ним за внимание Стивена доставила мне множество неприятных минут. Бернард Карр должен был выступить кем-то вроде акушерки: он отвечал за вывод слайдов с конспектом лекции Стивена на экран проектора.

В день лекции я сидела в чайной комнате, расположенной вне зала заседаний, пролистывая газету и ожидая его доклада, который должен был начаться в 11 утра. Мое внимание отвлекло шумное поведение компании техничек, обслуживавших конференцию. Их ложки слишком громко стучали о стаканы, а дым от их сигарет заполнил всю комнату. Меня раздражала их болтовня; ее, как и дым, невозможно было игнорировать. Я почувствовала, что против своей воли начинаю прислушиваться к содержанию беседы: они сплетничали о конференции и ее участниках. Я насторожилась, когда одна из них заметила компаньонкам: «Среди них есть один молодой парень, который явно перехаживает свое». Я моментально поняла, о ком они говорят. «А, да, – согласилась ее собеседница. – Видно, что бедняжке нездоровится, вот-вот по швам разойдется, головку не держит». Она противно усмехнулась, довольная своим каламбуром. Мне их разговор напомнил о том, что сказал недавно седовласый семидесятилетний Фрэнк Хокинг в моем присутствии: что Стивен к этому времени уже должен был умереть. И тогда, и сейчас мое чувство безопасности было подорвано: люди выносили Стивену бесцеремонный приговор за его спиной, ни в грош не ставя наши планы, и это причиняло мне жгучую невысказанную боль.

Когда Стивен выкатился в инвалидном кресле из зала заседаний, чтобы выпить кофе перед началом своего доклада, я внимательно осмотрела его с ног до головы. Он, определенно, был жив и переполнен волнением в предвкушении битвы, но я заставила себя взглянуть на него более трезво: действительно ли он выглядит так, как будто уже отжил свое, и расползается ли по швам? Мне пришлось признать, что для стороннего наблюдателя, скорее всего, так и было – и эта уступка чужому восприятию меня огорчила. К счастью, это в последнюю очередь его беспокоило в тот момент. Крепко укорененный в мире физики и, подобно Дон-Кихоту, не осознающий недоброжелательного скептицизма в отношении его персоны и внешности, он был готов ринуться в бой в компании своего верного Санчо Пансы – Бернарда Карра. Все еще подавленная услышанным, я последовала за ним в зал заседаний. Я утешилась тем, что уборщицы видят лишь жалкую телесную оболочку, но не способны воспринять мощь интеллекта и силу духа, о которых так красноречиво свидетельствовал его величественный череп и проницательный, интеллигентный взгляд. Мое убеждение в том, что Стивен бессмертен, выдержало еще один удар.

С изысканной иронией Стивен в очередной раз подтвердил свое бессмертие знаменитым докладом, хотя в то время председатель и некоторые из присутствующих, кажется, подумали, что он лишился рассудка. Я сидела на краешке стула, подавшись вперед и впиваясь глазами в Стивена, который, сгорбившись в своем кресле при свете софитов, зачитывал текст доклада. Бернард выводил на проектор слайды, чтобы прояснить для всех суть ускользающего шепота Стивена. Фактически доклад воспроизводился дважды – в изложении Стивена и в содержании слайдов, так что в его значении сомнений быть не могло: черные дыры на самом деле не были такими уж черными.

Стивен, определенно, был жив и переполнен волнением в предвкушении битвы, но я заставила себя взглянуть на него более трезво: действительно ли он выглядит так, как будто уже отжил свое, и расползается ли по швам?

Несмотря на ясность презентации, в конце доклада воцарилось молчание. Казалось, что публике трудно переварить эту, по сути, простую информацию. Председатель, профессор Джон Д. Тейлор из лондонского Кингс-колледжа, однако, не смог усидеть на месте. В ужасе от крамольного попирания святыни черной дыры он вскочил на ноги, неистовствуя: «Ну, извините, это просто-напросто нелепо! Никогда ничего подобного не слышал! Объявляю заседание закрытым!» Честно говоря, нелепым в тот момент было только его поведение: ситуация напомнила мне легендарную атаку Эддингтона на Чандрасекара в 1933 году с одним лишь отличием: Эддингтон использовал слово «абсурдно», а не «нелепо», давая характеристику теории Чандрасекара. Председатель обычно объявляет время для вопросов после доклада; также правила хорошего тона требуют от него изъявления благодарности докладчику за «чрезвычайно полезную информацию». Д. Д. Тейлор (прошу не путать с профессором Д. С. Тейлором, специалистом по физике элементарных частиц – с ним и его женой Мэри мы близко подружились через несколько лет) не оказал Стивену вышеперечисленных традиционных знаков внимания; напротив, создалось впечатление, что его обуревает желание сжечь Стивена на месте как еретика. Это сознательное оскорбление в адрес Стивена было столь же невыносимо, как и безмозглые кривотолки уборщиц. Здесь имела место целенаправленная попытка принизить его, объявить умственно столь же несостоятельным, каким он был физически.

Если в зале заседаний после лекции Стивена воцарилась мертвая тишина, то в столовой разразилась буря. Было ощущение, что частицы из испаряющейся черной дыры разбежались во все стороны, толкая делегатов, отчего те хаотично разлетелись по комнате, подобно драже из разорванного пакета. Бернард осторожно усадил Стивена за угловой столик, а я встала в очередь к барной стойке за едой. Все еще негодуя и сердито бурча что-то своим студентам, Д. Д. Тейлор встал в очередь за мной, не зная о том, кто я такая. Я как раз репетировала несколько уничижительных реплик в защиту Стивена, когда услышала, как он прошептал: «Мы должны как можно скорее опубликовать нашу статью!» Я решила сохранить инкогнито и вернулась к Стивену, чтобы рассказать о том, что услышала. Он снисходительно пожал плечами, тем не менее отправил собственную статью на публикацию в Nature [110]сразу по возвращении в Кембридж. Поскольку рецензентом оказался не кто иной, как Д. Д. Тейлор, неудивительно, что статью отклонили. Тогда Стивен потребовал независимой рецензии, и со второго раза ее приняли. Статья Д. Д. Тейлора также была принята к публикации, но умерла естественной смертью, в то время как статья Стивена стала первым шагом на пути к объединению физики как дисциплины, согласованию крупномасштабной структуры Вселенной и микроструктуры атома – посредством черной дыры. Несомненно также и то, что произошедшее в лаборатории Резерфорда укрепило намерение Стивена бороться с любыми физическими проблемами – как научными, так и телесными. Я же одновременно гордилась Стивеном и переживала из-за той подноготной, которую вскрыли для меня разговоры за его спиной. Теория испарения черных дыр открыла Стивену путь к избранию в Королевское общество [111]следующей весной в необычайно раннем возрасте тридцати двух лет. Правда, в XVII веке членов общества избирали в двенадцать лет, но это было в те дни, когда членство являлось привилегией, а не заслугой. В наше время членство в обществе – почесть, которой ученые обычно удостаиваются в конце, а не в начале карьеры, после того как обзаведутся рядом почетных докторских степеней и прослужат в нескольких консультативных комитетах. Эта почесть является венцом научной карьеры и уступает в престижности только Нобелевской премии.