Умберто Эко - Картонки Минервы (сборник)

Со своей эстетически-героической точки зрения Дж. Экс, наверное, прав. Но тогда зачем добиваться от мэра какого-то поощрения? Революция не делается с соизволения карабинеров.

Это искусство, которое называется editing, редактирование (то есть умение смотреть и пересматривать текст на предмет отсутствия или присутствия – в допустимых пределах – ошибок изложения, перевода или набора, не замеченные автором), переживает плохие времена.

Несколько месяцев назад вышел французский перевод одной моей книги по средневековой эстетике, и какой-то дотошный читатель тут же указал мне, что, рассуждая о символике числа 5, я упоминаю о пяти казнях египетских, – в то время как их очевидным образом было десять [227]. Я был поражен, потому что помнил, что цитировал прямо по оригиналу. Заглянув в итальянский текст собственной книги, я убедился, что речь идет не о казнях египетских, а о ранах Спасителя на кресте, которых действительно пять: руки, ноги и ребра [228]. Переводчик увидел слово piaghe («раны, язвы, бедствия»), которым в итальянской Библии обозначаются и раны, и казни, и машинально добавил «…египетские». Свой перевод я проверял, но это место упустил. Возможно, я лишь бегло просмотрел тот фрагмент, что устраивал меня стилистически, а возможно, что-то исправил строчкой выше, и две последующие строки ускользнули от моего внимания.

Примем как данность: автор, всегда сосредоточенный на смысле сочинения, – это человек, который меньше всего годится для исправления собственных ошибок. В случае с моим «египетским делом», по крайней мере, есть еще двое, кто должен был заподозрить неладное. Во-первых, корректор (но это не его прямая обязанность), во-вторых, как раз редактор, который, обнаружив любую отсылку в тексте, цитату, мало-мальски необычное имя, обязан справиться в энциклопедии. Теоретически, хороший редактор должен проверять все; даже если в тексте говорится, что Италия расположена к северу от Туниса, стоит посмотреть в атласе – а справедливо ли это утверждение для юга Сицилии?

Однако эта профессия переживает плохие времена не только в независимых издательствах. У меня перед глазами две книги, опубликованные двумя большими издательскими концернами. В переведенной с английского научно-популярной книге по истории говорится, что в Средние века огромным авторитетом пользовались два арабских философа – Авиценна и Ибн Сина. Шутка в том (и это многим известно), что Авиценна и Ибн Сина – это один и тот же человек (как Кассиус Клей и Мохаммед Али). Была ли это ошибка автора? Или переводчик перепутал союз or с союзом and ? Произошел сбой в корректуре, из-за которого слетела строчка или скобки? Загадка. Как бы там ни было, редактор, даже если он ничего не знает об Авиценне, должен был проверить в энциклопедии, правильно ли написаны оба имени, и тогда ошибка всплыла бы.

В другой книге, переведенной с немецкого, я прежде всего наткнулся на «Симеона Стилитуса», то есть, очевидно, св. Симеона Столпника, но это еще цветочки. Позже я обнаружил «Иоанна Крестильщика», то есть буквальную кальку с немецкого «Johannes der Tufer», как немцы называют Иоанна Крестителя. Переводчик, очевидно, знает немецкий, но, видимо, ни разу в жизни не сталкивался не то что с Евангелием, но даже с календариками и детскими книжками про Иисуса. Мне это кажется поразительным, даже если предположить, что переводчик вырос в буддийской семье. Но здесь, похоже, буддистами были также и корректор (хотя у него должен был зацепиться глаз), и прежде всего редактор. Хотя очевидно, что в данном случае редактора вовсе не было: кто-то купил права на книгу, отдал ее переводить и прямиком послал рукопись в печать.

Если вы отправляете рукопись в издательство при каком-нибудь американском университете (так называемые University Рress), на издание книги уходит два года. За это время они делают полный эдитинг. Какая-нибудь глупость все равно ускользнет, но гораздо меньше, чем у нас. Эти два года работы стоят денег. Если же ваша цель выйти на книжный рынок с самыми свежими книгами или вы не можете себе позволить платить редактору, заслуживающему этого имени, – профессия редактора отмирает.

Поскольку, для того чтобы как следует все проверить, надо прочесть каждую строку, и поскольку автор ошибается чаще других, а редактор может ничего не знать об Авиценне, рукопись и гранки следует вычитывать разным людям. Такое еще бывает в издательствах, устроенных по семейному принципу, где текст заинтересованно обсуждается на всех стадиях. Но едва ли это возможно в больших фирмах, где книги готовятся как на конвейере. Выход из положения в новых условиях – передавать книги в появляющиеся сейчас специальные студии эдитинга , где их любовно проверят слово за словом.

Дело не в том, что я не написал на прошлой неделе свою «картонку», а в том, что по разнообразным и сложным причинам не смог ее отослать. Речь в ней шла о совещании, организованном 14 февраля на Венецианской биеннале по поводу слияния и сосуществования в одном произведении различных видов искусства как о типичной характеристике нашего века. По этому поводу я сказал (и не все со мной согласились), что типичная характеристика современного искусства – вовсе не слияние различных его видов, потому что в этом нет ничего нового, а скорее принципиально новая цель, к которой стремится подобное слияние.

Я приводил примеры, от греческой трагедии (слово, действие, мимика, маски, музыка, архитектура) до барочных празднеств, включив в этот ряд и литургию, прекрасную торжественную мессу, в которой соединены слово, пение, жесты, облачение; кроме того, прихожане взаимодействуют со священником, чьи слова или жесты побуждают к действию (заставляют подняться со скамьи, преклонить колени, ответить); немалую роль играет и сценография – свет, проникающий сквозь витражи, дрожащее пламя свечей, запах ладана. Я не хотел сказать, будто вечер в дискотеке (стробоскопические огни, танец, музыка, слово, движения и запахи тоже) равен церковной литургии, – нет, дискотека имеет больше общего с манифестациями, о которых говорил в Венеции Питер Гринуэй [229]: с теми, что захватывают весь город, и на каждом углу с помощью бесконечно варьирующихся средств творятся многочисленные, разнообразные действа, потенциально не имеющие конца.

И вот мне показалось, что различие следует проводить между законченными произведениями (будь то опера в вагнеровском стиле или обычный роман, изданный без иллюстраций) и действами-потоками, не имеющими начала и конца, из-за которых само понятие автора переживает кризис. Если угодно, предвестником подобных беспрестанно струящихся действ-потоков можно назвать «Эйнштейна на пляже» [230]Уилсона и Фосса: этот спектакль шел много часов, публика могла посмотреть кусочек, выйти, потом вернуться; эта вещь могла бы длиться до бесконечности – только бы выдержали актеры. И все же в какой-то момент представление кончалось, а значит, оно лишь имитировало возможность потока, но не являлось таковым. Не являлось еще и потому, что в потоке должны участвовать все, стирая различие между автором и потребителем.