Уолтер Айзексон - Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная

Марго тоже оставила мужа, а тот в ответ написал, как давно хотел, биографию Эйнштейна, чего тот ему делать не разрешал. Марго боготворила Эйнштейна, и с каждым годом они становились все ближе друг другу. Эйнштейн получал большое удовольствие от ее присутствия. “Когда Марго говорит, видишь, как растут цветы”, – говорил он 36.

Эйнштейн был способен на глубокую привязанность, что опровергает мнение о нем как о неэмоциональном, сухом человеке. Став старше, и Майя, и Марго предпочли жить с ним, а не со своими мужьями. С ним как с мужем и отцом было нелегко, поскольку он не признавал никаких стесняющих его обязательств, но он мог испытывать сильные, страстные чувства и к друзьям, и к родственникам, если происходящее его затрагивало, а не ограничивало.

Эйнштейн был человеком со всеми его достоинствами и пороками. Его основные недостатки относятся к миру личного. У него были преданные друзья, с которыми он поддерживал отношения всю жизнь, были обожавшие его члены семьи, но от некоторых из них, прежде всего от Милевы и Эдуарда, он, когда отношения стали слишком болезненными, просто отгородился стеной.

Что же касается коллег, к ним он поворачивался своей доброй стороной. Он был спокоен и доброжелателен как с соратниками, так и с подчиненными вне зависимости от того, были они с ним согласны или нет. Были тесные дружеские отношения, длившиеся десятилетиями. Он неизменно старался помочь своим ассистентам.

Его душевное тепло, которого иногда не хватало дома, распространялось на все остальное человечество. Поэтому, когда он постарел, коллеги не просто уважали и почитали его – его любили.

После возвращения Эйнштейна из Флориды, где он поправлял здоровье, друзья устроили торжественное заседание по поводу его семидесятилетия. Эйнштейна чествовали и как товарища по работе, и как друга, что со времен его студенческой юности доставляло ему радость. Хотя предполагалось, что речь прежде всего пойдет о науке, говорили главным образом о его доброте и человечности. Когда он вошел, сначала все замерло, а потом раздался шквал аплодисментов. “Эйнштейн даже и не подозревал, как благоговейно к нему относятся”, – вспоминал один из его помощников 37.

Самые близкие институтские друзья преподнесли ему подарок – усовершенствованную радиолу с радиоприемником, работавшим на AM- и KM-частотах, и очень хорошим проигрывателем для пластинок. Они по секрету от него установили радиолу дома у Эйнштейна, пока тот был на работе. Эйнштейн был потрясен. Он использовал ее чтобы слушать не только музыку, но и новости. Особенно ему нравилось ловить комментарии Говарда К. Смита.

К этому времени Эйнштейн уже почти бросил скрипку. Играть на ней старческими пальцами было слишком тяжело. Вместо этого он сосредоточился на пианино, хотя играл на нем не так хорошо. Раз, споткнувшись несколько раз на одном и том же пассаже, он повернулся к Марго и сказал: “Здесь у Моцарта написана такая ерунда!” 38

Он стал еще больше напоминать пророка: волосы отросли, а глаза стали чуть более грустными и усталыми. Морщины стали глубже, но лицо почему-то выглядело более хрупким. В нем чувствовались мудрость и усталость, но живость сохранялась. Он витал в облаках, как и тогда, когда был ребенком, но теперь он был невозмутим.

“Как правило, меня считают чем-то вроде ископаемого, – заметил он одному из своих старых друзей Максу Борну, в то время профессору в Эдинбурге. – Я не считаю эту роль столь уж неприятной, поскольку она очень хорошо соответствует моему темпераменту… Я просто получаю удовольствие, давая во всех случаях больше, чем получаю, не принимаю всерьез ни себя, ни поступки большинства, не стыжусь своей слабости и своих пороков и, конечно, со спокойствием и юмором принимаю все таким, какое оно есть” 39.

Перед Второй мировой войной, выступая в отеле на Манхэттене, где 3 тысячи человек отмечали пасхальный седер, Эйнштейн заявил, что он против создания еврейского государства. “Мое понимание сути иудаизма противится идее создания еврейского государства с границами, армией и светской властью, – сказал он. – Я боюсь разрушения иудаизма изнутри, особенно из-за нарастания узколобого национализма в наших рядах. Мы уже не евреи времен Маккавеев” 40.

После войны его позиция не изменилась. В 1946 году Эйнштейн давал показания в Вашингтоне в международном комитете, рассматривавшем ситуацию в Палестине. Он осудил англичан, стравливавших евреев и арабов, призывал увеличить еврейскую иммиграцию, но отрицал еврейский национализм. “Идея государственности не находит отклика в моем сердце, – сказал он тихим голосом, прозвучавшим как гром среди ясного неба в аудитории шокированных горячих сторонников сионизма. – Я не могу понять, зачем это нужно” 41. Раввин Стивен Вайс, пораженный столь публичным разрывом Эйнштейна с истинными сионистами, уговорил его подписать заявление с разъяснением своей позиции. Но никакой ясности это заявление не внесло.

Особую тревогу Эйнштейну внушали военные методы, которыми действовал Менахем Бегин и другие еврейские военные лидеры. Он присоединился к Сидни Хуку, который иногда оказывался его противником, и подписал петицию, опубликованную в The New York Times, где Бегин оценивался как “террорист, сильно напоминающий” фашистов 42. Применение силы противоречило еврейской традиции. “Мы копируем тупой национализм и расовый вздор гоев”, – написал Эйнштейн другу в 1947 году.

Но, когда в 1948 году было объявлено об образовании государства Израиль, Эйнштейн написал тому же другу, что его позиция изменилась. “Из экономических, политических и военных соображений я никогда не считал идею государства правильной, – признался он. – Но теперь пути назад нет, и надо сражаться за него” 43.

Создание государства Израиль заставило его еще раз отступить от пацифизма в чистом виде, которому он раньше был привержен.

“Можно только сожалеть, что приходится использовать методы, которые мы считаем отталкивающими и глупыми, – написал он группе евреев из Уругвая, – но, чтобы добиться лучших условий на международной арене, мы прежде всего должны поддержать этот эксперимент всеми доступными нам средствами” 44.

Хаим Вейцман, несгибаемый сионист, который в 1921 году привез Эйнштейна в Америку, стал первым президентом Израиля, заняв престижную, но скорее почетную должность, поскольку в этом государстве власть сосредоточена в руках премьер-министра и его кабинета. Когда в ноябре 1952 года Вейцман умер, одна из иерусалимских газет развернула кампанию с призывом избрать на его место Эйнштейна. Премьер-министр Давид Бен-Гурион поддался давлению, и мир быстро облетело сообщение, что такое предложение Эйнштейну будет сделано.