Пол Стретерн - Шопенгауэр

Он пишет: философия «в будущем будет доведена до совершенства, более тонко и точно выработана, сделана более доступной для понимания, но никогда не будет низвергнута. Философия останется существовать, завершится лишь история философии». Мыслители в конце концов доберутся до истины, и загадка будет разгадана.

Ирония состоит в том, что сам Шопенгауэр внес личный вклад в подрыв этой точки зрения. Его оригинальное восприятие мира было первым шагом на пути в ином направлении (хотя сам он вряд ли понимал, что делает этот судьбоносный шаг). Вместо того чтобы смотреть на мир с удивлением, он смотрел на него с отвращением.

Средневековые философы нередко воспринимали мир как нечто низкое и греховное – как юдоль скорбей, где торжествует зло. И все же в нем всегда оставалась капля искупающей благодати. Да, мир мог быть низок и греховен, но общий порядок вещей, во главе которого стоял Бог, был хорош. Когда же Шопенгауэр рассматривает мир как зло, он имеет в виду, что порочно само мироустройство и искупить его зло невозможно.

Глядя на мир как на обитель зла, Шопенгауэр, сам того не замечая, расшатывал свои собственные позиции. Это хорошо понимали позднейшие философы (особенно Ницше и Витгенштейн). Восприятие Шопенгауэром мира было произвольным, а отнюдь не логически необходимым. Философия способна занимать любые позиции по отношению к миру. Воспринимать мир как загадку – это лишь одна из многих точек зрения, и все они произвольны.

Его работе «Мир как воля и представление» предшествует, как это ни странно, цитата из Руссо: «Sors de l’enfance, ami, réveilletoi!» [6]Фундаментальная идея этой книги выражена уже в самом ее заглавии (которое порой неправильно переводят «Мир как воля и идея»). Мир, как мы его видим, состоит из представлений, обычных феноменов – точно таким же, каким его описывал Кант. Но то, что поддерживает такое представление, – не высшая реальность ноуменов (вещи в себе), как это мы видим у Канта. Вместо феноменального фасада мира феномены, с которыми мы сталкиваемся, поддерживаются вселенской волей. Воля слепа, ею пронизано все на свете, она вечна и не имеет цели. Как и ноумены Канта, она вне пространства и времени и не имеет причины. Именно эта воля и является источником всех земных страданий и несчастий, конец которым может положить лишь смерть. Мы можем лишь надеяться, что когда-нибудь найдем избавление от этой воли, нашей индивидуальности и эгоизма, которые целиком и полностью в ее власти. Этого можно достичь лишь самоотречением, выражающемся в сочувствии к страждущим вокруг нас, лишь отрицанием этой воли, какое практикуют святые и аскеты самых разных народов и вероисповеданий, а также через эстетическое наслаждение произведениями искусства (которое предполагает отрешенное созерцание).

В своей более ранней работе «О четверояком корне закона достаточного основания» Шопенгауэр утверждал, что наше восприятие создает мир в соответствии с четырьмя типами причины и следствия, а именно логическим, физическим, математическим и моральным, – и все они подчиняются принципу достаточного основания. Шопенгауэр позаимствовал этот принцип у рационалиста XVIII в. Готфрида Лейбница, первого великого немецкого философа. Вот как Лейбниц определяет этот принцип: «…Ни одно явление не может оказаться истинным или действительным, ни одно утверждение справедливым без достаточного основания , почему именно дело обстоит так, а не иначе, хотя эти основания в большинстве случаев вовсе не могут быть нам известны» [7]. Иными словами, все имеет причину для своего существования именно в том виде и ни в каком другом.

Что ж, возможно, сам принцип Шопенгауэр и позаимствовал у Лейбница, что не мешало ему поносить своего предшественника за то, что тот его якобы неправильно понимал. В частности, он указывал на то, что Лейбниц не проводит четких различий между разными видами причин и следствий, которые сам Шопенгауэр разделил на четыре вида.

Логические причины дают априорные эффекты. То есть такие, какие верны еще до опыта и ни в коей мере от него не зависят. Например, утверждение: «У осьминога восемь ног». В отличие от них, физические причины объясняют изменения, происходящие в физическом мире, такие, например, как молния, поразившая кролика, который обуглился и почернел. Математические причины дают нам геометрические доказательства. Это становится ясно всякий раз, когда мы полагаемся на уравнение 2+2=4 для того, чтобы доказать, что математическое пространство имеет десять измерений. Моральные причины дают нам мотивы к действию. Действие: капризное поведение сына дома. Мотив: зависть к литературным успехам матери, лицемерное осуждение ее легкомысленного поведения из-за недостаточного восхищения философским гением вышеназванного сына и т. д.

Шопенгауэр подчеркивает, что все эти причины и следствия принадлежат лишь феноменальному миру и действуют только внутри него. Ноуменальный мир – кантианский мир вещи в себе, который поддерживает мир феноменальный, замененный у Шопенгауэра волей, – не принимает участие в этой цепочке причин и следствий. Причинность свойственна лишь миру, который нам дан в наших ощущениях. Воля не действует как причина.

Шопенгауэр приводит в поддержку этого удивительного утверждения довольно сильный аргумент. По его словам, у всех нас есть возможность выйти за пределы мира феноменов туда, где, словно призрак, действует воля. Это происходит, когда мы пытаемся познать себя. В случае обычного хода вещей мы осознаем себя так же, как феномены внешнего мира. Это все внешнее восприятие. Но мы также способны взглянуть на себя «изнутри». В таких случаях мы воспринимаем себя как участников «воли». С одной стороны, мы можем воспринимать себя действующими в физическом причинно-следственном мире, но мы еще и действуем интуитивно, а также осознаем волю внутри нас. Ее мы можем определить как волю к жизни, чье призрачное присутствие руководит всеми нашими поступками. При этом Шопенгауэр подчеркивает, что воля не прямо является причиной всех наших действий, а как бы лежит в их основе.

Такое утверждение трудно принять в качестве рационального философского аргумента. Тем не менее в том, что касается человека и его действий, это было глубокое и тонкое замечание, и оно опередило свое время. Это объяснение становится еще более убедительным, если рассматривать его как попытку описать бессознательное.

Хотя мы отдаем себе отчет в наших действиях на обоих уровнях – акта и воли, их трудно разделить. Шопенгауэр рассматривает волю как универсальную силу, которая пронизывает собой все феномены. Как индивиды мы лишь крошечные частички этой всеобъемлющей воли. В этом месте аргумент Шопенгауэра наталкивается на очевидное возражение. Мы можем чувствовать в себе присутствие воли, однако многие скорее назовут ее своей индивидуальной силой воли, нежели частью некой вселенской силы. Именно так мы ее ощущаем. И даже те, кто считает волю частью коллективного бессознательного, сочли бы, вероятно, пустой затеей пытаться расширить это коллективное с целью включить в него все то, что у Шопенгауэра объемлет в себе запредельная, трансцендентальная воля – сущность, которая пронизывает всю Вселенную.