Борис Джонсон - Мне есть что вам сказать

Причина моего скептического отношения к интеграции заключается в том, что она постоянно вгоняла национальные интересы в прокрустово ложе. Универсальный механизм валютных курсов нам не подходил. Поэтому у меня были тягостные сомнения относительно единой валюты. То же самое в полной мере относилось и к планам политического объединения. Европе катастрофически не хватало единства в отношении Ирака. Но люди забывают, что она была катастрофически разобщена и во время первой войны в Персидском заливе. Бельгия не только отказалась послать свои войска. Она также отказалась продать нам боеприпасы, которых традиционно у Бельгии в избытке. Ширака критиковали за разрыв с англо-американской коалицией. Но Миттеран вел себя почти так же трусливо во время первой войны в Персидском заливе, и у меня мало сомнений в том, что он сделал бы то же самое. Поразительно, что все по-прежнему ожидают единства от Европы по любому действительно трудному вопросу внешней политики.

Когда маастрихтские переговоры достигли середины в июне 1991-го, тревожные новости пришли с Балкан. Здесь мы все пытались сфабриковать федеральное государство под лозунгом E pluribus unum («В многообразии едины»), а сербы и хорваты были готовы разрушить федеральную Югославию.

В течение трех лет проблема оставалась сугубо европейской, и это была беда. В самом начале был период, когда рассматривался вопрос о посылке экспедиционных войск, чтобы остановить этнические чистки, проводимые Милошевичем. Хёрд (Дуглас Хёрд – министр иностранных дел и по делам Содружества наций, 1989–1995 гг. – Прим. пер. ) категорически выступал против подобной интервенции. В дальнейшем стратегия заключалась в примирении военных с данным положением, но при этом мы делали все, чтобы смягчить гуманитарную катастрофу. Только после осады Сараево и оскорбительной оценки операции ООН в Сребренице Соединенные Штаты решили, что пора и честь знать. Час Европы истек, и клинтоновская администрация осуществила политику под названием Lift and Strike, предусматривающую отмену эмбарго на поставки оружия боснийским мусульманам и бомбардировку сербов.

Урок Боснии казался очевидным. Европа проводила политику сглаживания конфликтов и умиротворения. Пентагон проводил политику силового решения. Лично я ничего особенного не видел, будучи приговоренным писать материалы о конференциях и саммитах и ненужные коммюнике. Чувствуя себя немного размазней, я во время первой войны в Персидском заливе позвонил в международный отдел газеты и попросил, чтобы меня послали туда вместе с Патриком Бишопом, Робертом Фоксом и другими крутыми парнями, экипированными специальными жилетами для зон военных действий по примеру Кейт Эйди (британская журналистка, прославившаяся своими репортажами из горячих точек. – Прим. пер. ) «Ха-ха, – сказали в международном отделе. – Слушай, Борис, мы считаем, что ты полезен там, где ты есть». В следующий раз я позвонил во время югославского кризиса, на сей раз из зависти к Алеку Расселу, Тиму Батчеру и другим репортерам, которые передавали действительно захватывающий материал. «Как вы думаете? – спросил я. – Нашим героям нужен в помощь репортер, поднаторевший на беспредметных международных переговорах?» В ответ послышался гогот: «Нет, Борис!» Наконец отозвался редактор международного отдела: «Если ты поедешь в Югославию, ты их там всех будешь угощать обедами!» Это походило на намек на мои требования оплаты представительских расходов. «Да сиди ты спокойно в Брюсселе, – ржали на том конце провода. – И поменьше налегай на профитроли!»

Меня все это раздражало, как вы понимаете. Поэтому, когда грянула следующая война, я решил больше не попадаться на эту удочку. Как только НАТО начало бомбить Белград с намерением изгнать сербов из Косово, я отправился туда, чтобы увидеть это собственными глазами. Теперь это был 1999-й, и в международных отношениях возникла новая концепция – либерального империализма. Ушел в прошлое традиционный инстинкт Хёрда к примирению и компромиссу. Теперь два суперяппи, Блэр и Клинтон, вознамерились создать лучший мир и применить для этого умные бомбы.

Наутро, в случае если умные бомбы окажутся глупее, чем планировалось, мы должны были отправиться посмотреть сопутствующий ущерб. Было особенно грустно идти по пригородной улочке, куда свозили из домов раненых и убитых. Меня охватил гнев. Мои деньги налогоплательщика потрачены на то, чтобы устроить эту разруху, и боюсь, что, расчувствовавшись, я бормотал извинения. Трудно находиться в древней европейской столице под бомбежкой и не возражать против бомбардировок.

Я писал, как я надеюсь, ядовитые статьи – не в защиту Милошевича, конечно нет, но против такого способа избавления от него. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что не видел леса за деревьями и это позволило мне прийти ко второй войне в Персидском заливе с более ясным сознанием.

Есть немало хороших консерваторов и благопристойных социалистов, которые до глубины души ненавидят новый мировой порядок или либеральный империализм. Они считают, как Инок Пауэлл, что Британия не должна втягиваться в зарубежные конфликты, если только нет прямой угрозы ее интересам. Я в этом не так уверен. Они говорят: «Мы не можем соваться повсюду и быть каждой бочке затычкой». Это правда, но и не повод ничего не делать. Я поддерживал и поддерживаю вторую войну в Персидском заливе просто из совершенно трезвого расчета. Пусть лучше мир отстранит Саддама от власти, чем сохранять его при ней и позволять иракцам страдать еще 12 лет от тирании и экономических санкций. Можно говорить все что угодно о Блэре – а я говорил и буду говорить некоторые неприятные вещи, – но он участвовал в свержении двух тиранов, Милошевича и Саддама, которых Мейджор сохранял у власти. И в отличие от мнимых евроскептиков тори Блэр полностью проигнорировал европейское мнение или необходимость придерживаться общеевропейской позиции. Дело Косово было крайне непопулярным в некоторых странах Евросоюза, особенно в Греции. Что касается второй войны в Персидском заливе, раскол оказался самым поразительным: Франция, Германия, Бельгия прямо возражали против действий, поддерживаемых правительствами Британии, Италии, Испании, Голландии, Дании и «новых европейских» государств.

Столкнувшись с неприятным жестким выбором, Блэр пошел вместе со страной, которая обладала властью и деньгами сделать то, что он считал правильным. Он пошел вместе с Америкой и Пентагоном. И победил. Всё это, конечно, не на руку традиционным атлантистам-тори. Как, спрашивается, мы собираемся противостоять этому зануде? Мы думали, Блэр тяготел к Клинтону, потому что Билл демократ и собрат по тайнам ароматерапии концепции «третьего пути». Одним из развлечений во время первого срока Блэра было отправиться в Вашингтон в разгар скандала с Моникой Левински и наблюдать, как он старается поддержать великого бабника.