Майк Тайсон - Беспощадная истина

Судя по всему, я в то время окончательно запутался и прочно подсел на травку. А остатки «кокса» выходят не сразу, особенно в психологическом отношении. Гавайская марихуана словно специально создана для того, чтобы давать любопытные пресс-конференции. Встретившись с прессой в одном из самых безмятежных мест в мире, я принялся разглагольствовать о лицемерии общества:

– Я похож на всех вас. Я так же, как и вы, наслаждаюсь в жизни запретными плодами. Думаю, что это просто не по-американски: отказываться от женщины, от красивой женщины, отказываться от предложения отсосать тебе… Если это так, как я сказал, то все в нашей стране – большие чертовы лгуны. Пресса сообщает… что вот этот человек сделал так, а вот этот – так, и мы обнаруживаем, что все мы просто люди. Мы узнаем, что Майкл Джордан обманывает свою жену, как и все остальные. Мы все так или иначе обманываем наших чертовых жен, либо эмоционально, либо физически, либо сексуально. Нет ни одного совершенного человека. Мы всегда будем поступать так. И Джимми Сваггерт [279], и Тайсон – похотливые развратники, но мы не преступники, по крайней мере, я не преступник, не в уголовном смысле. Может быть, мне бы хотелось прелюбодействовать больше, чем остальным, но я просто такой уж человек. Я стольким пожертвовал в своей жизни, так могу я, по крайней мере, хоть потрахаться? Я имею в виду, что у меня украли большую часть моих денег, так могу я, по крайней мере, получить оральный секс, и чтобы при этом меня не захотели преследовать и бросить в тюрьму?

– Я – большой, сильный ниггер, который нокаутирует, насилует, грабит. Я ничего не знаю о том, как это – быть чемпионом мира в супертяжелом весе, единственное, что я знаю, – это как драться. Я – ниггер, верно? Нет, действительно, я ведь не говорю, например, что я – чернокожий человек, что я человек с улицы. Я даже не хочу быть человеком с улицы, мне даже не нравятся типичные люди с улицы. Но это все потому, кем я стал, и что случилось в моей жизни, и через какие несчастья мне пришлось пройти, которые сформировали меня таким. А там были и сутенеры, и шлюхи, и наркоманы, и те, кого отвергли, и кого оболгали, и кого ложно обвинили, и те, кого приговорили к смертной казни, и те, кого казнили за преступления, которых они никогда не совершали. Все это мой народ. Я понимаю, что это звучит отвратительно, но они – единственные, кто проявил ко мне свою любовь.

– Но я – Майк, я не какой-то злобный тип или что-то в этом роде, я просто тот, кто я есть. И я просто хочу жить своей жизнью. И я знаю, что вы, ребята, рассказываете обо мне разные позорящие меня вещи, и я хотел бы убедиться в том, что именно вы рассказываете обо мне. Потому что ваши внуки и дети именно по этим рассказам узнают обо мне и будут по ним обо мне судить. Я собираюсь убедиться в этом. Они никогда не забудут меня. И ваши правнуки скажут: «Ух, какая экстравагантная личность!»

Иногда мне кажется, что я не был предназначен для этого общества, потому что все здесь – чертовы лицемеры. Все говорят, что они верят в бога, но они не делают Божье дело. Все поступают не так, как на самом деле велит бог. Если бы Иисус был здесь, то, как вы думаете, проявил бы Иисус ко мне хоть немного любви? Я – мусульманин, так как вы думаете, возлюбил бы меня Иисус? Я думаю, что Иисус выпил бы со мной и поговорил бы со мной на тему: «Почему ты себя так ведешь?» Он был бы классным парнем. Он бы поговорил со мной. Ни один христианин еще не поступал так. Они бросили меня в тюрьму и писали обо мне мерзкие статьи, и после этого они ходят по воскресеньям в церковь и говорят, что Иисус – это замечательный человек и что он вернется, чтобы спасти нас. Но они не понимают, что когда он вернется, эти безумные, жадные капиталисты вновь вознамерятся убить его.

Кем я хотел показаться, современным Ленни Брюсом [280]? Журналисты сидели, насмехаясь над всем этим, анализируя каждое слово, чтобы добраться до сути сказанного мной, но было совершенно очевидно, что эту речь произносила гавайская марихуана. Я был в неадеквате, обкурившись до бессознательного состояния. И точка.

Я дал множество безумных интервью, и кульминацией явилось мое появление в ток-шоу «Фактор О’Рейли» на телеканале Fox. Интервьюировала меня Рита Косби. Она вела себя весьма воинственно, задавая мне оскорбительные вопросы просто для того, чтобы вынудить меня сказать что-нибудь бредовое, что могло вывести ведущего О’Рейли из себя, вырвать сказанное мной из контекста и поиздеваться надо мной.

– Вы ведете себя как животное? – спросила меня, к примеру, Косби во время интервью.

– В случае необходимости. Это зависит от того, способствует ли этому та ситуация, в которой я оказываюсь… Когда я дерусь, потому что подвергаюсь постоянным нападкам ваших соратников или людей с улицы, которые чувствуют, что у них есть право осуждать меня в силу того, что написано в газетах и помня о судебных процессах, – что ж, в этом случае вы правы, тогда вы совершенно правы.

Я сказал ей, что сообщил своим детям о том, что они ниггеры и что «это общество всю их жизнь будет относиться к ним как к гражданам второго сорта, поэтому есть те вещи, из-за которых им не следует расстраиваться. Они должны просто бороться».

– Вы – дьявол? – спросила она.

– Я думаю, что способен быть дьяволом точно так же, как и любой другой.

Ей, похоже, доставляло удовольствие расспрашивать меня о моем финансовом положении.

– Мне нужны деньги. Вот почему они называются «деньгами» – потому что они всем нам нужны. Это наш идол. Это то, чему мы поклоняемся, и тот, кто скажет мне что-нибудь иное, тот лжец. Брось работу, начни жить на улице и покажи мне, насколько сильно бог позаботится о тебе.

– Откуда в вас столько ярости? – спросила она меня под конец.

– Ты такая белая. Откуда в тебе столько ярости, что ты так побледнела? – ответил я.

Мы с Ленноксом должны были провести бой в Мемфисе 8 июня. Откуда бы ярость ни пришла, но к этому моменту она уже прошла, даже несмотря на то, что в день боя Моника подала новые документы о нашем разводе. Кроме того, каждый норовил подать на меня в суд. Со мной был маленький сынишка, потому что его мать подбросила его мне, и я ухаживал за ним. Был полный кавардак. Но в раздевалке перед поединком была праздничная атмосфера. Было полно народа. Когда еще был Кас, я никогда перед боем не целовал детей, не смеялся, не позировал для фотографий. Однако в этот вечер все было именно так.

Шелли избавился от Крокодила и Томми Брукса, и мне наняли нового тренера, Ронни Шилдса. Крокодил пришел посмотреть на поединок и заглянул ко мне до его начала. Я крепко обнял его.

– Крок, я так устал! – сказал я ему. – Я так устал!

Когда на ринге организовывалось представление участников поединка, ринг разделили двадцатью охранниками в желтых рубашках, которые образовали стенку между мной и Ленноксом. Начался бой, и я в первом раунде был весьма агрессивен: я преследовал его по всему рингу, заставляя так часто клинчевать, что рефери вынужден был сделать ему предупреждение. Но после этого раунда произошло что-то странное: я просто перестал драться. Словно у меня в голове что-то отключилось. Ронни Шилдс и мой второй тренер Стейси Маккинли, оба кричали мне указания, но я не слышал ни слова из того, что они там старались довести до меня.