Майк Тайсон - Беспощадная истина

В тот момент я не был под наркотиками, но почувствовал себя именно так. Я не мог поверить, что она говорила все это дерьмо.

– И что же происходит? – подстрекала ее Барбара.

– Он теряет над собой контроль, бросается на всех, кричит…

– Он бьет вас?

– Он встряхивает, толкает, поднимает в воздух. Иногда я думаю, что он пытается запугать меня. Когда это бывало прежде, я полагала, что смогу справиться с этим, но в последнее время я стала бояться. Я начала очень сильно бояться. Майкл страдает маниакально-депрессивным психозом, это факт.

Я слышал все это дерьмо от собственной жены, зная, что оно транслируется для многомиллионной аудитории. Она утверждала, что наш брак был пыткой, сущим адом, что ничего хуже она не могла себе и вообразить. Я кипел от злости, но старался сохранять хладнокровие. Это было неслыханное, подлое предательство.

– Я не знаю, что Майк Тайсон вообще будет делать без моей матери. Она скрепляла нашу семью, – продолжала Робин. – Если мы оставим Майкла и я вернусь к своей маме и сестре, то он, несомненно, останется совершенно один, а я бы не хотела, чтобы это случилось. Ему бы стало так плохо, что, боюсь, в один прекрасный день он, все обдумав и поняв, может покончить с собой или причинить кому-нибудь вред. Без всякого сомнения, такое вполне может случиться.

Я не знал, что и сказать. Я никогда ранее не имел дела с чем-либо подобным. Когда я сейчас мысленно возвращаюсь к этой сцене, я не могу поверить, что я просто сидел и ничего не произносил. Но, опять-таки, ведь они как раз и добивались того, чтобы я перед камерами врезал ей по ее гребаному лицу и принялся сходить с ума. Поэтому я оставался совершенно спокойным. Знаю, от меня ожидали, что я озверею в прямом эфире, начну рвать и метать. Полагаю, что именно в этом и заключалась вся задумка. Но это обернулось против них самих.

Мои друзья были возмущены поступком Робин. Я получил сотни разгневанных звонков. Несколько дней спустя я все еще был зол. Мы все – Робин, Рут и я – были дома в Нью-Джерси, когда я вышел из себя и принялся бить стаканы, тарелки и пустые бутылки из-под шампанского. Там была Ольга, и она позвонила в полицию. Приехали копы, я встретил их у входной двери и вежливо заверил, что все было в порядке, что я просто хотел, чтобы меня оставили в покое. Один полицейский остался со мной, а другой пошел с Робин – она показала ему разгром на кухне. Полицейский, остававшийся со мною, сказал мне, что Робин была обеспокоена в связи с тем, что я учинил на кухне.

– Мне принадлежит весь этот дом и все в нем! – стал я кричать. – И я могу поступать со своим имуществом так, как захочу! И если я захочу что-то разбить или сломать, то никто не может помешать мне!

Тут я схватил большое медное декоративное украшение для камина и вышвырнул его через окно рядом с входной дверью. Именно в этот момент позвонил их кореш МакКуртис.

– Вы не хотите поговорить с доктором? – поинтересовался у меня коп.

Я не обратил на него внимания и прошел в соседнюю комнату. Добрый доктор сказал копу, что Робин и ее команда должны покинуть дом, а мне надлежит пройти психиатрическое исследование. Полицейские собрали всех женщин, и они двинулись к подъездной дороге к своей машине, чтобы Робин могла добраться до полицейского участка и подать заявление. Я выскочил на подъездную дорогу и закричал:

– Да пошли вы все, мать вашу! Все вы просто мразь! Убирайтесь из моей собственности и отъе… тесь от меня!

Затем я прыгнул в свой «Роллс-Ройс» и поехал сквозь лесную глушь своей собственности. Я даже не выбирался на дорогу. Мне просто хотелось сбежать от всех них.

На следующий день Робин с матерью улетели в Лос-Анджелес.

Мой приятель Марк Бреленд, боксер, хотел помирить меня с Биллом Кейтоном. Шелли Финкель [111]и Кейтон привлекли его на свою сторону. Они рассказали ему, что я наделал ошибок, и уговорили его переговорить со мной. Когда мы пришли туда, Кейтон заявил о своей обеспокоенности тем, что на меня навесили маниакально-депрессивный ярлык, поэтому он организовал мне прием у доктора Авраама Халперна, начальника отделения психиатрии медицинского центра Нью-Йоркской объединенной больницы в Порт-Честере, одного из ведущих психиатров мира.

Халперн осматривал меня в течение часа. Затем он позвонил Камилле, Стиву Лотту и Биллу Кейтону и переговорил с ними. Он был уверен, что я не страдаю от маниакальной депрессии. Он пытался позвонить Безжалостной-дубль-два, но у нее был отключен телефон. Когда Халперн позвонил МакКуртису, чтобы понять, почему тот поставил мне такой диагноз, МакКуртис дал задний ход. Он заявил, что я был не совсем маниакально-депрессивной личностью в полном смысле этого слова, а просто личностью с расстройством настроения, что он назвал «боксерским синдромом». Это было новое понятие для Фрейда.

Я почувствовал облегчение в связи с тем, что видный психотерапевт избавил меня от подозрений в маниакальной депрессии. Наряду с этим я задал себе вопрос: почему Билл обставил перед Марком встречу со мной как дело особой важности? На самом ему было нечего сказать мне. Я пришел к нему, под предлогом того, что произойдет что-то значительное, а когда я оказался у него, то он говорил какие-то сомнительные и противоречивые вещи. Мои отношения с Биллом исчерпали себя.

Поэтому, когда пыль улеглась, выяснилось, что остался Дон. У меня не было иллюзий в отношении его. Когда Робин спрашивала меня о Доне, я отвечал ей: «Послушай, я знаю, как обращаться со змеями. Этот парень – настоящий змей, но я знаю, как обращаться со змеями». Но у Дона были и положительные качества. Через два дня после того, как женщины, расставшись со мной, убыли на побережье, Дон показал мне каждый из моих банковских и брокерских счетов. Он вычеркнул имя Робин из графы получателя каждого счета и вписал туда мое имя. Всего там было пятнадцать миллионов. Мы очень вовремя сделали это, остановив оплату чека на 581 812,60 доллара, который только что был выписан Робин на компанию «Робин Гивенс Продакшнз».

Люди в банке настолько люто ненавидели этих двух женщин, что были безумно рады помочь нам. Мы устроили вечеринку с президентом банка и всеми банковскими служащими – с шампанским и пиццей.

– Да пошли они, суки такие, мать их! – воскликнули мы хором и немедленно выпили за это.

Та передача телепрограммы «20/20» имела для Робин и ее матери самые негативные последствия. После того как мы расстались, я пошел на рестлинг-шоу в Чикаго, и там зрители устроили мне овацию. Ко мне подходили и говорили, каким жутким дерьмом считают то, что было показано в передаче Барбары Уолтерс. Я получил также массу сочувствия со стороны женской половины. Женщины подходили ко мне и говорили: «О боже, я не могу поверить, что устроила вам эта страшная женщина. Пожалуйста, позвольте мне обнять вас, дайте мне пососать ваш член, позвольте мне позаботиться о вас». И я отвечал: «Нет, мэм, со мной все в порядке. Ну да ладно, можно немного пососать, мэм, но совсем чуть-чуть». Весь этот год был просто сумасшедшим.