Джим Роджерс - Будущее глазами одного из самых влиятельных инвесторов в мире. Почему Азия станет доминировать, у России есть хорошие шансы, а Европа и Америка продолжат падение

В это время обычно мне звонит мама и сообщает, что хочет вложить деньги: все ее знакомые только и говорят об очередном пузыре. Когда я спрашиваю, почему она хочет купить акции, она отвечает: «Ну, потому что за прошлый год их цена утроилась». На это я отвечаю: «Нет, мама, дела делаются не так. Надо покупать не потому, что цена уже утроилась, а до того , как она утроится».

Но так и бывает с пузырями: цены идут вверх, потому что они идут вверх. То есть на бычьем рынке, можно сказать, есть ребенок, который слишком мал для того, чтобы понимать, что делает глупости. Этот ребенок вздувает пузырь все больше и больше. Такие люди, как я, не могут заработать столько денег, потому что мы видим, что происходит, а ребенок не знает, как он делает деньги и почему в итоге их столько получается. Мы же достаточно опытны или умны и понимаем, что все кончится очень плачевно. Пузыри начинаются с такого ребенка, у которого мало опыта, но есть некое количество мозгов, что делает его очень опасным. Нужно быть очень умным, чтобы понимать, где нужно соскочить, чтобы уберечься от недостатка его знаний и опыта, а вот это уже, конечно, трудно. Когда дела идут плохо, вам этот ребенок вовсе не нужен, да его к этому времени на рынке уже и не будет.

Рою Нойбергеру было лет двадцать пять, когда он пришел работать на Уолл-стрит. Дело было весной 1929 года, и он сумел пережить великий октябрьский кризис, сыграв на падении акций голубых фишек. В 1939 году он основал Neuberger Berman. Он приходил в офис ежедневно до девяноста девяти лет. В 2010 году в возрасте 107 лет он умер, но до последнего дня что-то продавал.

Он рассказывал мне, что Уолл-стрит, по его мнению, очень напоминает обувную отрасль, которой он тоже когда-то занимался: ты покупаешь туфли, наклеиваешь этикетки и продаешь. При этом ты не сидишь с этими туфлями в руках несколько месяцев, не говоря уже о десятилетиях: когда акция взлетает в цене, нужно продавать. Он покупал акции на день, на неделю. Долгосрочное держание акций значило для него месяц, максимум два. Он был одним из величайших трейдеров Уолл-стрит, брокером Альфреда Джонса.

Когда я начинал, Джонс занимался этим делом уже двадцать лет, его компания наряду с Neuberger Berman была одной из лучших, потому что и Нойбергер и Джонс были намного умнее остальных. Прежде чем поступить в штат к ветерану финансов Нойбергеру, я работал у Дика Гилдера, представителя новой волны молодых талантов, чья компания R. Gilder инвестировала в основном в акции роста. У обоих я многому научился.

Часто, общаясь с молодежью, я говорю, что время, когда я был на вторых ролях, принесло мне большую пользу. Я много наблюдал за другими. Нет ничего полезнее обучения на рабочем месте. Приходя трудиться, многие считают, что им повезет, если они сумеют быстро пройти низшие ступеньки карьерной лестницы. На самом деле разумнее сначала поработать на других, стараясь все подмечать и внимательно слушать.

Я действительно научился многому у обоих бизнесменов, но чувствовал себя неуютно в обеих компаниях: у Дика я весь день изучал темпы роста, а у Роя ежеминутно следил за телеграфной лентой. Я инвестор, а не трейдер. Я ищу способы задешево купить акции и не продавать их. На Уолл-стрит есть много возможностей сделать деньги, и, как и в любой другой области человеческой деятельности – в музыке, в живописи, – в финансах нужно найти свой собственный путь. Мне удалось его отыскать, нашли свои дороги Рой и Дик.

Через десять лет после основания Quantum я вновь занялся поисками своего пути.

Еще ПОДРОСТКОМ, мечтая об успехе, я повторял всем и каждому, что собираюсь уйти на покой в тридцать пять лет. Прошло много лет, и я, преуспев на Уолл-стрит, укрепился в этом намерении. Я рассказывал друзьям, что собираюсь поработать в нескольких сферах, а не заниматься всю жизнь одним и тем же. Я не хотел в семьдесят пять лет очнуться на Уолл-стрит, сжимая в руках ленту телетайпа. Мне хотелось прожить несколько жизней. На этом пути я, возможно, заработал бы меньше денег, но явно получил бы больше удовольствия.

Много лет я повторял всем своим друзьям, что намерен совершить кругосветное путешествие на мотоцикле, ведь я всегда испытывал тягу к приключениям. Это была одна из моих жизненных целей, и тут я решил, что время настало. Римский консул Аппий Клавдий Слепой [14]говорил: «Каждый человек – кузнец своей судьбы». И все, чего я к тому времени достиг (как и то, чего мне достичь не удалось), свидетельствовало в пользу этого утверждения. Сейчас, после двух кругосветных путешествий, эта фраза приобрела для меня особый смысл, ведь она принадлежит человеку, который построил Аппиеву дорогу – первую и самую известную дорогу Римской республики.

К 1979 году у меня оформилось решение уйти с Уолл-стрит. Я уже начал мысленно вкушать свободу, но в конце года рынки попали в черную полосу. Мы в фонде Quantum были уже искушенными игроками на инвестиционном рынке и, как обычно, неплохо на этом нажились, так что я подумал, что на Уолл-стрит слишком интересно, и остался. И вот я все еще на Уолл-стрит, мне тридцать семь, и я, казалось бы, растерял собственные цели. Психологически я был готов к уходу и вряд ли остался бы надолго, но решение уйти все еще было не окончательным, как вдруг дела пошли вовсе не так хорошо, как обычно.

В том году Комиссия по ценным бумагам и биржам провела расследование в отношении наших инвестиций в компанию Computer Sciences Corporation. Комиссия утверждала, что мой партнер Джордж Сорос занимался незаконными махинациями. Его обвиняли в том, что он продавал без покрытия акции только затем, чтобы покрыть свои необеспеченные сделки выкупом акций по более низкой цене после публичной оферты. Ему предложили подписать судебное определение об утверждении мирового соглашения, в котором он и компания признавались невиновными, но обещали больше так не делать. «Зачем нам соглашаться? – спрашивал я его. – Зачем подписывать, если мы ничего не сделали? Зачем, чтобы все думали, что мы занимались махинациями?» – «Потому что я так и делал». Это меня поразило.

Я сказал:

– Джордж, моя репутация значит для меня больше, чем миллион долларов.

И хорошо запомнил ответ:

– А для меня нет.

Конечно, он говорил в шутку, но примерно это и имел в виду: зарабатывание денег значило для него больше всего остального.

Этот эпизод, эффект от которого усилился разными событиями весны 1980 года, был первым признаком того, что наши пути расходятся. Мне не нравилось происходящее. Мы укрупнялись, у нас было уже восемь или даже десять сотрудников, под нашим управлением находилось примерно четверть миллиарда долларов – в то время это было просто невероятно много, учитывая, что исходный портфель составлял 12 миллионов. Бизнес все больше проникал в нашу жизнь, и мне перестали нравиться некоторые методы Сороса. К тому же я скептически относился к ряду новых сотрудников и просто не хотел, чтобы история повторилась.