Джеймс Робинсон - Узкий коридор

И все же как, подобно Янусу, двулик Левиафан, так же двулик и деспотический рост, и Ибн Хальдун оказался очень проницательным также и в этом отношении. Он признавал, что деспотическое государство, не ограниченное инструментами общественного контроля или механизмами подотчетности, обречено концентрировать все больше и больше политической власти в собственных руках. А чем больше власти, тем больше монополизируются экономические преимущества, тем больше соблазнов нарушать права собственности – которые власть по идее должна защищать – и тем ближе государство приближается по кривой Лаффера к той точке, где налоговые ставки и риски экспроприации настолько велики, что начинают уменьшаться не только средства к существованию граждан, но и государственные налоговые поступления. Это означает, что в конечном итоге не только увянут плоды деспотического роста, но и угроза явления яростного лица Левиафана перечеркнет все преимущества, которые он создавал до сих пор. Выражаясь поэтическим языком Ибн Хальдуна,

Вторая причина, по которой деспотический рост неизбежно ограничен, столь же фундаментальна. Как мы подчеркивали в нашей предыдущей книге «Почему одни страны богатые, а другие бедные», стабильный экономический рост требует не только защиты прав собственности, торговли и инвестиций, но и, что более важно, инноваций и постоянного повышения производительности. А этого уже труднее добиться под суровым взглядом Деспотического Левиафана. Для инноваций нужна креативность, а для креативности нужна свобода – индивиды должны без страха действовать, экспериментировать и прокладывать свои собственные пути согласно своим собственным идеям, даже если эти идеи не нравятся кому-то другому. В условиях Деспотического Левиафана обеспечить такую среду трудно. Там, где одна группа доминирует над остальным обществом, открывается не так уж много возможностей, как и не бывает в обществе без свободы особой терпимости к разным путям и экспериментам.

И в самом деле, это причины, по которым, как мы утверждали в нашей предыдущей книге, «экстрактивный рост», близкий родственник того, что мы здесь называем деспотическим ростом, ограничен и вряд ли может стать основанием стабильного и продолжительного благосостояния. Мы в свое время проиллюстрировали такую ограниченную природу экстрактивного роста несколькими примерами, простейший из которых – взлет и падение «советского экономического чуда». Советскому Союзу удалось организовать экономику таким образом, чтобы у государства была возможность вливать людские ресурсы и огромные материальные и финансовые инвестиции в тяжелую промышленность и военные технологии, а впоследствии и в космическую гонку. И все же СССР не смог создать достаточно инноваций и повысить производительность настолько, чтобы удержать экономику от стагнации и в конце концов от развала. Этим примером иллюстрируется тот факт, что экстрактивный рост происходит тогда, когда правительство, не ограниченное ни институтами, ни обществом, поддерживает этот рост из каких-то собственных интересов. Но даже в таком случае правительство неспособно организовать или в приказном порядке обеспечить инновации. Не может оно и добиться распределения возможностей, которые помогли бы подданным проявить креативность. То же самое можно сказать в отношении деспотического роста, вызванного к жизни Деспотическим Левиафаном в отсутствие общественного контроля и подлинной свободы, без активного участия общества.

Преимущества деспотического роста для государства хорошо осознавал Камеамеа, объединивший Гавайские острова. Первым законом, который он принял после заключительной завоевательной кампании, был так называемый «Закон треснувшего весла». Он гласил:

О мой народ, почитай богов твоих;

Уважай в равной степени [права] людей великих и низких;

Следи за тем, чтобы наши старики, женщины и дети

Лежали и спокойно спали у дорог без страха.

Неподчинение карается смертью.

Этот закон приобрел настолько важное значение для истории Гавайев, что его включили в конституцию штата в 1978 году. Десятый раздел Конституции гласит:

Общественная безопасность. Закон треснувшего весла ( мамала-хоэ канавай ), провозглашенный Камеамеа I и позволяющий каждому пожилому человеку, женщине и ребенку безопасно возлежать у обочины дороги, останется уникальным и живым символом заботы Штата об общественной безопасности.

Штат обязан предоставлять людям защиту от преступлений против личности и собственности.

Изначальный смысл закона заключался в том, что вновь образованное государство не потерпит неспровоцированного нападения на людей или их имущество. Название закона напоминает об инциденте, который случился, когда Камеамеа, в ту пору молодой воин, участвовал в набеге на побережье Пуна в восточной части острова Гавайи (см. карту 6, стр. 137) и решил заодно отобрать улов у местных рыбаков. Спрыгнув из каноэ в воду, он угодил ногой прямо в узкую расщелину в застывшей лаве, покрывавшей берег, и застрял в ней. Увидев это, один из рыбаков осмелел, подбежал к грабителю и огрел его веслом. Удар был такой силы, что весло треснуло. Позже Камеамеа раскаялся в нападении и решил издать закон, запрещающий подобную агрессию.

При этом его беспокоили не только неспровоцированные нападения на коренных гавайцев и их собственность, но также нападения на чужеземцев и их собственность. Камеамеа понимал, что благосостояние его нового островного государства зависит от коммерческих связей с внешним миром. В эпоху, когда он объединял острова, европейские и особенно американские корабли уже вели активную торговлю на Гавайях, но этой торговле постоянно угрожали враждебные действия местных жителей. Особенно гавайцы любили воровать якоря с иностранных судов. В предыдущей главе мы видели, как цепь событий, начавшасяся с кражи шлюпки с флагманского корабля Джеймса Кука, в конце концов привела к гибели капитана. Еще в 1793 году Камеамеа говорил некоему мистеру Беллу, участнику экспедиции Джорджа Ванкувера, прибывшей на Гавайи, что

его самое твердое решение – никогда не досаждать и не вредить даже слабейшему из судов, что приходят к Келакекуа, или туда, где он находится, и, напротив, делать все возможное, чтобы их пребывание среди местных жителей было самое удобное.

Камеамеа в самом деле серьезно следил за этим – и столь же серьезно намеревался ускорить деспотический рост. Вскоре ему удалось убедить иностранных торговцев, что посещать Гавайи достаточно безопасно. Потенциальные экономические преимущества были огромными, и Камеамеа умело воспользовался ими. Он монополизировал внешнюю торговлю, установив новые «тапу», чтобы этой торговлей не занимались простолюдины. Он установил полный контроль над рынком, так что мог диктовать условия обмена с чужеземцами, устанавливая высокие цены на необходимые им припасы. Торговля продовольствием и другими товарами первой необходимости сама по себе была чрезвычайно выгодной, но вскоре Камеамеа понял, что сандаловое дерево принесет еще больше прибыли. В 1812 году он подписал с американскими предпринимателями (бостонскими судовладельцами братьями Уиншип и калифорнийским бизнесменом Уильямом Хитом Дэвисом) договор, согласно которому Камеамеа становился монополистом в экспорте гавайского сандалового дерева. Договор был заключен сроком на десять лет, и в течение этго времени Камеамеа получал в свое личное распоряжение четверть всей прибыли от экспорта. Ибн Хальдун заметил бы тут, что подобное соглашение не может обеспечить длительного благосостояния. Оно и не обеспечило – и именно таким образом, каким и предсказывал Ибн Хальдун.