Хэлли Рубенхолд - Пять жизней. Нерассказанные истории женщин, убитых Джеком-потрошителем

«Осень ужаса», как ее прозвали в прессе, продолжалась. В Уайтчепел слетелись журналисты: каждый норовил урвать свой кусочек сенсации. Неизбежное вмешательство прессы, ставшей посредником между незавершенным полицейским расследованием и населением Ист-Энда, жившим в состоянии повышенной тревоги, оказало взрывной эффект. Поскольку полиция не могла предоставить газетчикам какие-либо определенные факты, те выдвигали собственные теории об убийце и его преступном методе. Газеты разлетались как горячие пирожки: жажда новостей и новых версий стала неутолимой. Само собой, не обошлось без выдумок, «фейковых новостей» и попыток приукрасить историю. Однако слухи и опрометчивые комментарии журналистов, крайне отрицательно высказывавшихся по поводу хода полицейского расследования, не уменьшали тревогу обитателей Уайтчепела. К середине сентября в квартале началась паника, большинство жителей боялись выходить из дома по вечерам. У входа в полицейский участок на Леман-стрит собирались «улюлюкающие и кричащие» толпы, требовавшие поимки убийцы. Местные торговцы, желая взять дело в свои руки, организовали Уайтчепельский комитет бдительности. Тем временем в прессе выдвигали самые невероятные предположения по поводу личности Джека-потрошителя. Кто-то писал, что преступник, безусловно, проживает в Уайтчепеле; другие считали его богатеньким «франтом» из Вест-Энда; третьи – моряком, евреем, мясником, хирургом, иностранцем, ненормальным или целой бандой вымогателей. Жители Уайтчепела стали нападать на всех прохожих, подходивших под эти описания. Врачей с саквояжами избивали на улицах, на посыльных со свертками в руках доносили в полицию. Злодеяния Джека-потрошителя пробуждали во многих не только омерзение, но и извращенное любопытство. Толпы множились как у полицейского участка на Леман-стрит, так и на местах преступлений. Кто-то стоял и разглядывал место, где произошло убийство, в надежде найти разгадку, а кого-то попросту завораживал ужас случившегося.

Поскольку полиция так и не задержала подозреваемого, а обвинения ни в одном из пяти убийств не были предъявлены, обыватели поняли, что их жажда свершения правосудия никогда не будет удовлетворена. Единственное, что могло дать ответы и хоть какое-то ощущение завершенности, – дознания коронера. Дознания проводились публично в Уайтчепеле и лондонском Сити после каждого убийства и подробно освещались в газетах. Дознание коронера во многом похоже на суд по уголовному делу: свидетели предстают перед жюри присяжных и излагают свою версию событий с целью составить четкое, официальное представление о том, как именно умерла жертва. Почти все существующие сведения о пяти жертвах Джека-потрошителя дошли до нас из показаний свидетелей, выступавших на дознании коронера. Однако в свидетельских рассказах о событиях много белых пятен. Допрос был проведен поверхностно, присяжные почти не задавали вопросов, а несоответствия и странности в показаниях, похоже, никого не смутили. По сути, информация, которую удалось выяснить в ходе дознания, представляла собой лишь поверхностный срез. Настоящая разгадка лежала гораздо глубже, окруженная мраком.

Хотя убийства в Уайтчепеле остались нераскрытыми, они пролили свет на неописуемые, страшные условия проживания местной бедноты. Полчища бездомных и бунты на Трафальгарской площади стали всего лишь внешним проявлением болезни, давным-давно поразившей Ист-Энд и нищие районы Лондона. Они стали мокр о той, которую бедняки выкашляли в лицо истеблишменту. Появление Джека-потрошителя было симптомом того же кашля, но более заметным и жестоким.

На протяжении почти всего правления королевы Виктории журналисты, общественные реформаторы и миссионеры ужасались творившемуся в Ист-Энде. В 1870–1880-е годы ситуация обострилась: на экономике сказались последствия Долгой депрессии [8] Мировой экономический кризис, наиболее затронувший страны Западной Европы и США (1873–1879). . Заработки, которыми обычно перебивалась армия лондонских чернорабочих – тех, кто шил и стирал одежду, таскал кирпичи, работал на конвейере, торговал вразнос и разгружал суда, – стали совсем грошовыми и нестабильными. Грузчики в доках получали не более 15 шиллингов в неделю; «люди-сэндвичи», носившие на себе картонные вывески-билборды, – шиллинг и восемь пенсов в день. Вдобавок ко всему росла арендная плата за жилье. В то время в Лондоне сносили целые бедняцкие кварталы, чтобы освободить место для железнодорожной инфраструктуры и новых широких улиц – к примеру, Шефстбери-авеню. Лондонская беднота вынуждена была переселяться в еще более тесные жилые районы и жить более скученно на меньшей площади.

Из этих районов самая печальная слава закрепилась за Уайт-чепелом, но он был отнюдь не единственным рассадником нищеты в столице. В 1890 году общественный реформатор Чарльз Бут провел обширное исследование бедных районов Лондона и выяснил, что очаги бедности, преступности и разорения имеются по всему городу и даже в респектабельных районах. Однако с дурной репутацией Уайтчепела не могли сравниться ни Бермондси, ни Ламбет, ни Саутуарк, ни территория вокруг вокзала Сент-Панкрас. К концу девятнадцатого века в Уайтчепеле – квартале складов, ночлежек, фабрик, потогонных производств, скотобоен, меблированных комнат, пабов, дешевых варьете и рынков – бок о бок проживали 78 тысяч душ. Весь этот многочисленный пестрый сброд принадлежал к разным религиям, культурам и говорил на разных языках. На протяжении двух веков в Уайтчепеле селились эмигранты со всей Европы. В конце девятнадцатого века существенную долю населения квартала составляли ирландцы, бежавшие от голода и нищеты, свирепствовавших в их родных краях. К началу 1880-х годов к ним присоединились евреи, спасавшиеся от погромов в Восточной Европе. В эпоху, когда к представителям иных национальностей, рас и вероисповеданий относились с подозрением, интеграция проходила со скрипом даже в трущобах. Однако составители исследования Бута не учитывали происхождение обитателей бедных районов и считали их довольно однородным социальным классом. За исключением редких представителей среднего класса, значительную долю населения Уайтчепела составляли «бедняки», «нищие» и «полукриминальные элементы».

Пульсирующим темным сердцем Уайтчепела считался рынок Спиталфилдс. Именно здесь, рядом с фруктовым и овощным рынком и высоким белым шпилем церкви Христа, располагались самые злачные улицы и худшее жилье в округе, а может, и во всем Лондоне. Даже полиция обходила стороной Дорсет-стрит, Трол-стрит, Флауэр-энд-Дин-стрит и примыкавшие к ним переулки. Застроенные убогими рассадниками порока – ночлежками, или клоповниками, – и ветхими жилыми домами, поделенными на отдельные «меблированные комнаты» под сдачу с крошащимися, изъеденными сыростью стенами, эти улицы и их обитатели стали символом всех самых вопиющих социальных проблем тогдашней Англии.