Гётц Али - Наша борьба. 1968 год: оглядываясь с недоумением

Неудивительно, что охотники за должностями из Киля или Штутгарта, близкие к ХДC, СДПГ или СвДП, сорвались с мест и отправились пытать счастья в Лейпциг или Грайфсвальд. Заведующие кафедрами выбивали для своих подхалимов «горящую» синекуру в Ростоке. В чиновничьей иерархии открывались заманчивые места: можно было получить высокооплачиваемое местечко и аппетитную надбавку за отдаленность в довольно приятных городах – Потсдаме, Эрфурте, Дрездене. В старых федеральных землях служащие хладнокровно и с полным единодушием внимали сигналу: «раз, два, взяли!»

Социальный педагог из западноберлинского района Нойкельн, когда-то участвовавший в уличных боях, неожиданно для всех стал профессором педагогики в Потсдаме; болтливая журналистка постмарксистского направления перешла из Tageszeitung в бывшую столичную газету Социалистической единой партии Германии на должность заведующей отделом. Какой-то несостоявшийся профессор был назначен в той же газете редактором отдела мнений. Безработные социологи, прежде избегавшие «отношений капиталистической эксплуатации», исцелялись от своих предубеждений на востоке: они просачивались даже в Управление федерального уполномоченного по документации бывшего МГБ ГДР. Персонаж, зарабатывавший на жизнь массажем, получил профессуру в Эрфурте. Энергичный боец из ССНС обрел позднее профессиональное счастье в многоэтажном деловом центре в Мекленбурге. «Левые» западноберлинские учителя, двадцатью годами раньше нахваливавшие «революционную профессиональную практику», бросили своих трудных учеников на произвол судьбы и отбыли в бранденбургское министерство образования.

Проигравшие «революццеры» так и не сумели осуществить свою мечту о перевороте в обществе благоденствия. Теперь они извлекали выгоду из переворота, который совершили другие. Одного этого было достаточно, чтобы смотреть свысока на жителей ГДР. Более того: марксистские выученики 68-го постепенно расставались со своей терминологией, далекой от реальности. Йошка Фишер опубликовал книгу «Левые силы после социализма» лишь в 1992 году. Вместо основных и неосновных противоречий, вместо труда и капитала он и другие левые, за неимением свежих идей, начали говорить о гражданском обществе. Пусть с опозданием, они все же открыли для себя преимущества социального расслоения и осознали: в единстве может быть и глупость [37] Парафраз идиоматического выражения «В единстве сила» (по-немецки: Einigkeit macht stark). .

Именно в этот момент в историю Западной Германии ворвались новые граждане из восточных земель. Они ориентировались на ценности, среди которых выросли: трудовая бригада, боевая рабочая дружина [38] Специфический восточногерманский термин, обозначающий военизированную организацию на предприятии. и коллектив жильцов. Сложные мысли они нередко выражали с помощью марксистских формул. В политических дискуссиях снова замелькали старые понятия: интересы капитала, производственные отношения, империализм, историческая закономерность. Западные левые отвергали этот избитый лексикон с отвращением. Восточные немцы держали перед ними зеркало, в котором, если не отворачиваться, можно было сразу увидеть, насколько тоталитарным было прежнее мировоззрение бунтарей. Это лишь усиливало в них желание отмежеваться.

Показательным примером может служить Томас Шмид. В 1990 году бывший участник франкфуртского движения кое-как перебивался временными грошовыми заработками, но уже в 1993-м был назначен главным литературным редактором восточноберлинской газеты Wochenpost, а потом и заместителем главного редактора этой газеты. Таким образом, он вступил на журналистское поприще в нежном сорокашестилетнем возрасте. Сегодня Шмид – главный редактор газеты Welt. Ничего не имею ни против самой должности, ни против работодателя. Меня интересует лишь одно: почему Шмид комментировал воссоединение Германии столь высокомерным тоном; почему в 1991 году, говоря о своих соотечественниках из ГДР, сурово констатировал, что их «в сущности, не коснулись новые демократические веяния, – напротив, во многом это люди, которые еще не пришли к демократии, к гражданскому обществу» [39] Schmid, Berlin, S. 150. .

Само название опубликованной в 1990 году книги Шмида «Похороны за государственный счет. О гражданском обществе» («Staatsbegräbnis. Von ziviler Gesellschaft») выдает в нем демократа «последнего часа» и претендента на незаслуженное наследство. Он явно завидовал скорой победе, одержанной жителями ГДР: «Режим не был поставлен на колени, не было упорной борьбы. […] Народ не вступил в ближний бой с рушащимися под его напором государственными институтами. Он не оказывал на эти институты давления и не сталкивал их друг с другом, не отвоевывал территорию шаг за шагом, неся время от времени потери, – люди попросту хлынули на улицу, образуя физическую массу» [40] Schmid, Staatsbegräbnis, S. 21 f. .

Так Шмид попрощался со своими былыми воинственными фантазиями, рассказывая о современных понедельничных демонстрациях [41] Мирные протестные демонстрации, требовавшие демократизации общества. Проходили в ГДР в 1989-м и отчасти в 1990 г. в ГДР. В отличие от Йошки Фишера, выступившего в роли уличного бойца, он показал себя подстрекателем. В 1970 году на заводе «Опель» в Рюссельсхайме он, бывший тогда так называемым постоянным членом группы «Революционная борьба», хотел поставить «вопрос о власти», плохо сообразующийся с ценностями гражданского общества. Позже Шмид стал редактором и автором журнала «Автономия. Против общества фабрик» («Autonomie – Materialien gegen die Fabrikgesellschaft»). В 1975 году на страницах этого журнала он ностальгически вспоминал Великий четверг 11 апреля 1968 года, когда 23-летний подсобный рабочий Йозеф Бахман произвел роковые выстрелы в Руди Дучке, и писал о том, как во всей стране студенты, «школьники, ученики на предприятиях, молодежь в самом широком смысле» «в прекрасные пасхальные дни 1968 года вступили в уличную борьбу». Напомню: эти «прекрасные» события привели к тому, что два человека лишились жизни. Шмид же вколачивал в головы читателей: дело идет о «разрушении буржуазного общества», о создании «альтернативной власти», о «революционном процессе», который должен быть «разлагающим, разрушительным, негативным».

Подобное тогда писали многие, а в 1977 году Шмид уже покончил со своим революционным громыханием. Впоследствии он сделал немало для смягчения левой идеологии.

Но нельзя умолчать о том, что мирных революционеров 1989 года – Фолькера Брауна и лейпцигских пасторов – он чернил со своих прежних позиций, определявшихся культом насилия. Ему пришлось не по вкусу «тихое», «старомодное стремление к свободе и ответственности», проявленное людьми, которые, подготавливая ликвидацию ГДР, действовали человечно и осмотрительно [42] Ebd., S. 24. . Союз «и» между словами «свобода» и «ответственность» Шмид выделил курсивом. В 1975 году он проповедовал, что современному революционеру не следует возиться с проектами «постепенного обновления старого общества», поскольку революционеры «отрицают понятие ответственности» [43] Schmid, Facing, S. 18, 22, 27 f. О его нынешнем работодателе там говорится: «Стрелял не Бахман, а Шпрингер, – это первое политическое убийство (точней, попытка такового), совершенное капиталистическим государством; разрушению гласности, чувства общности, искренности, которого добиваются государство/Шпрингер, мы противопоставляем нашу гласность, наше чувство общности: Шпрингера недостаточно обвинить, нужно помешать ему заливать мозги грязью!» .