Рихард Крафт-Эбинг - Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни

В тот день мы снова почувствовали себя дома; ним не приходилось больше каждую минуту думать о том, что между нами посторонний человек, и в наш дом снова вернулась прелесть домашнего очага, которой он столько времени был лишен. Радость была так велика, что в этот день мы даже забыли о наших заботах.

В эту зиму Леопольд стал скучать в Граце; ему захотелось видеть другие лица, подышать другим воздухом.

Его очень кстати пригласили прочесть лекцию в Будапеште; к тому же в немецком театре, в этом же городе, должна была идти оперетка Агнерера «Блюстители нравственности».

Леопольду нравилась Венгрия, хотя он там никогда еще не бывал; прекрасная, пышная страна, благородная, рыцарская нация! К тому же он был небезызвестен венграм; большинство его рассказов было переведено на венгерский язык; кроме того, у него были родственники в этой стране: две кузины – г-жа ф. Корсан с сестрой Розой Захер.

Мы отправились в Будапешт в конце февраля 1880 г.

Кузина Ванда (г-жа ф. Корсан) наняла для нас по соседству с лицеем, в котором ее муж был директором, две меблированные комнаты, что избавило нас от разорительного пребывания в гостинице. Вся семья Корсан приняла нас очень дружески.

Газеты поместили лестные заметки о приезде Захер-Мазоха в Будапешт и о его предстоящей лекции; мы целый день принимали посетителей и получали одно приглашение за другим. Леопольд покорил все еврейское общество своими «Еврейскими рассказами», и оно потребовало своего писателя.

Евреи не прочь были бы сделать из него своего единоверца, но так как это было нелегко, то они должны были удовольствоваться, оказав ему дань уважения как христианскому защитнику их расы. Тот факт, что евреи хотели выдать его за своего единоверца, доставлял удовольствие Леопольду и вместе с тем раздражал его. Ему это было приятно, потому что доказывало верность его понимания еврейства, и вместе с тем раздражало, потому что он придавал огромное значение своему происхождению и семье и настаивал на том, чтобы все знали, из какого знатного рода он происходит.

Барон М***, молодой ученый, очень умный и вместе с тем богатый человек из очень хорошей семьи, в особенности привязался к нам и знакомил нас с обществом Будапешта. Мы вместе с ним посетили Иокая.

Однажды нас совершенно неожиданно посетил Лист. Я несколько испугалась: каков-то он, этот знаменитый музыкант и любовник? Он был обворожителен. А вместе с тем я нашла, что его приятная простота была слишком декоративна, что она была слишком стильна для нашей скромной обстановки и нас самих, так основательно лишенных стильности.

Одна еврейская семья по имени Рис, с которой мы познакомились, предложила нам провести все лето вместе в Экседе, где один из их родственников состоял управляющим громадного имения. Так как это были добрые и приветливые люди, а цена пансиона благоразумная, то мы согласились и в первых же числах мая уехали с нашими новыми друзьями.

В дороге мой муж в первый раз стал жаловаться на неприятное ощущение, которое он испытывал, сидя запертым в вагоне. Благодаря веселой толпе детей, сопровождавшей нас, – их была почти целая дюжина – мне удалось побороть его нервность. Впоследствии мне приходилось при каждой поездке бороться с такого рода припадками.

В Натвани, где мы высадились из поезда, нас ожидали экипажи, чтобы отвезти в Эксед.

Но что это были за экипажи! Они, вероятно, были заброшены где-нибудь в углу в продолжение целого столетия, а теперь о них вспомнили и вытащили на свет Божий с их кожаной обивкой и сбившимися подушками, местами продавленными и полуизъеденными червями и мышами, с их потертыми рессорами и всей этой изношенной роскошью прошлого поколения. В самую изящную коляску, предназначенную для меня, была запряжена шестерка лошадей, в остальных по четыре и по паре. Лошади были всевозможные: большие и маленькие, старые и молодые, толстые и худые. Упряжь состояла из старых веревок, связанных во многих местах, а кучера были молодые парни с голыми ногами и непокрытой головой, в белых рубахах, перевязанных поверх полотняных штанов. Но если наш поезд был не особенно изящен, зато он отличался весельем, и я сомневаюсь, чтобы эти древние экипажи, расшатанные от старости, в дни своей молодости и блеска служили бы когда-нибудь для такой увлекательной поездки.

В продолжение некоторого времени мы ехали по большой дороге, которая была недурна, но вскоре кучера свернули на дорогу, пересекавшую поля; почва еще была вся изрыта от недавнего дождя, и нам приходилось переезжать через небольшие озерки с мутной водой, блестевшей на солнце. Экипажи склонялись то вправо, то влево, и крики испуганных детей то и дело сменялись счастливым и веселым смехом, когда жидкая грязь, подбрасываемая кверху, обдавала их.

Лошади как будто тоже принимали участие в общем веселье: в то время, когда одна тянула вправо, другая – влево; но это не нравилось кучерам, которые от излишнего усердия молодости хлыстали лошадей и до такой степени дергали веревками, что они наконец порвались и пришлось остановиться, чтобы исправить изъяны. Тогда они с важным и серьезным видом увещевали лошадей.

Леопольд был растроган и восхищен: все это было ему так знакомо! Он вспоминал подобные же поездки в степях и находил, что наш «въезд в Иерусалим» во всех отношениях напоминал убогую роскошь польских помещиков.

При въезде в деревню грязь образовала густое, почти твердое месиво, прилипавшее к колесам и мешавшее экипажам двигаться. Наконец мы приехали и достигли цели нашего путешествия, все покрытые грязью и точно опьяненные долгой ездой по бесконечной равнине.

Замок стоял на склоне холма. Мы проехали прежде всего по огромному двору, облепленному со всех сторон конюшнями и небольшими домиками для служащих; выше, посредине сада, стоял замок – каменное одноэтажное здание с открытой галереей, на которую выходили все комнаты. И дом, и сад имели запущенный вид, в комнатах стояла только самая необходимая мебель, но наша ватага детишек вносила с собой столько нежной и интимной прелести, что вскоре мы почувствовали себя как дома.

Благодаря ограниченному количеству комнат и их расположению нам пришлось поселиться вместе с семьей Рис.

Большая зала разделяла наши спальни, в этой зале спали наши дети с няней и еще несколько человек из детей г-жи Рис.

Это можно было скорее назвать лагерем, чем жилищем, но дело происходило летом, сад был громадный, и его запущенный вид приводил детей в восторг, простодушная и сердечная любезность хозяев вознаграждала нас за недостаток комфорта. Кто чувствовал бы себя неудобно в доме, в котором хозяйничала г-жа Рис? Как многому научилась я от нее как матери, жены и хозяйки! Не получив большого образования, она обладала умом и тактом. Как дети уважали ее!