Кристофер Бруард - Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис

Я сделала для Мэри Мур платье с кружевами кофейного цвета, расшитое блестками. Мне казалось, что оно идеально ей подходит, но у него были длинные рукава, которые ей особенно не нравились, а я об этом не знала. Она отказалась надевать его, сказав, что я пытаюсь сделать так, чтобы она выглядела старой… К счастью, сэр Чарльз Уиндхем встал на мою сторону… и она надела его на премьеру. Это был один из самых громких триумфов за всю ее карьеру, и она любезно написала мне об этом и полностью взяла назад свои предыдущие замечания [207].

Несмотря на такие сложности, Люсиль продолжала поставлять платья для Мур и других известных актрис, таких как Герти Миллар и Айрин Ванбраф [208]. Одежды в ее стиле, с характерными плавными линиями и воздушными тканями, одинаково годились для выступлений и повседневной носки, поскольку хорошо отвечали тому требованию театральности, которое выдвигала жизнь культурного общества в столице в период между началом века и 1914 годом. По ее скромному признанию, Люсиль «хотела сообщить что-то женщинам, которых одевала. Я была первой портнихой, которая привнесла радость и романтизм в одежду, я была первопроходцем. В потрясенном Лондоне, Лондоне фланелевого нижнего белья, я выпустила… каскад из шифона, из тканей, таких же прекрасных, как древнегреческие» [209].

В этой главе, хотя в целом она подтверждает данную Люсиль характеристику Лондона как города, чье обаяние и основа культурного влияния состояли в терпимости к развлечениям и удовольствиям на грани приличия, приводятся, помимо усилий отдельной женщины, направленных на саморекламу, другие факторы, определяющие более широкий контекст. Импульс, который привел к переменам, шел от Стрэнда, «района в остатке» – места, которое, как напоминает Трейси Дэвис, долгое время ассоциировалось с «вечерами в более неформальной обстановке», обстановке, в которой «намеренно смешивались общественные и интимные пространства и модели поведения» [210]. Творческий беспорядок, как тот, что царил в театре рубежа веков, служил настоящей творческой компенсацией для аудитории, особенно женской ее части. Борса верно указывал на большую потребность этой толпы в новинках и свободе самовыражения: «Продавщицы, модистки, портнихи, машинистки, стенографистки, кассирши… телеграфные и телефонные барышни… пользовавшиеся той свободой, которую гарантировали им обычай и холодность британского мужского темперамента, в одиночку бродили по ночам с одного конца Лондона на другой, спуская деньги на разъезды, дешевые романы, журналы и прежде всего на театр» [211]. Для них блестки, которые украшали костюм Китти Лорд или платья Люсиль, сияли ярче, чем все, что делал Ворт в Париже, проливая свет на вопрос, поднятый в припеве из «Нового Аладдина», поставленного в 1906 году в театре «Гейети», и освещая дорогу современному столичному стилю:

В межвоенный период на улицы лондонского Вест-Энда деловой походкой выступили две литературные героини. На первый взгляд они были похожи: обе средних лет, консервативны, жизнь вне дома для обеих ограничивается тривиальными занятиями – походами по магазинам, развлечениями, хлопотами по семейным делам. По поступкам, которые совершали, и по мнениям, которые высказывали эти благородные дамы, олицетворяющие английский характер, можно судить о том, какие представления о модной женственности бытовали в тот переломный для столичной досуговой культуры период. Первой героиней, повлиявшей на читающую публику начала ХХ века, была миссис Дэллоуэй из одноименного романа Вирджинии Вулф. И своей известностью, и своим происхождением она превосходит вторую героиню, миссис Минивер Джен Стратер. Миссис Дэллоуэй замужем за членом парламента от тори, живет в Вестминстере и принадлежит к высшим кругам британского общества, в то время как роман, в котором она выступает главной героиней, считается образцом модернистской и феминистской литературы. Поступки, которые она совершает ясным июньским утром 1923 года, описанным в романе, встроены в элегантный и роскошный стиль жизни. То, как она видит Лондон, когда выходит за цветами для торжественного вечернего приема, соответствует представлению о Вест-Энде, и в особенности о Мейфэре, как о живописном районе, который издавна населяла модная элита:

Июнь. Король с королевой у себя во дворце. И повсюду, хотя еще рань, все звенит, и цокают пони, и стучат крикетные биты; «Лордз», «Аскот», «Рэниле» и всякое такое; они еще одеты синеватым, матовым блеском утра, но день, разгулявшись, их обнажит, и на полях и площадках будут ретивые пони, они тронут копытцами землю, и поскачут, поскачут, поскачут лихие наездники и в веющей кисее хохотуньи-девчонки, которые протанцевали ночь напролет, а сейчас выводят потешных пушистых собачек; и уже сейчас, с утра пораньше, скромно-царственные вдовицы мчат на своих лимузинах по каким-то таинственным делам; а торговцы возятся в витринах, раскладывают подделки и бриллианты, прелестные зеленоватые броши в старинной оправе на соблазн американцам (но не надо транжирить деньги, сгоряча покупать такие вещи Элизабет), а она сама, любя все это нелепой и верной любовью и даже причастная ко всему этому, ибо предки были придворными у Георгов, – сама она тоже сегодня зажжет огни; у нее сегодня прием [213], [214].

Пройдя через Грин-парк, затем по Пиккадилли, она ненадолго останавливается у витрины книжного магазина Hatchards, а насмотревшись на книги, устремляется к Бонд-стрит, где «флаги веют; магазины; ни помпы, ни мишуры; один-одинешенек рулон твида в магазине, где папа пятьдесят лет подряд заказывал костюмы; немного жемчуга; семга на льду» [215]. На всем протяжении пути миссис Дэллоуэй размышляет о своем прошлом. Модный Лондон, с его наслоениями знаков, подчеркивающих принадлежность к Империи или к древней торговой династии, работает как мнемотехника, воскрешающая воспоминания. Вулф тоже считала, что «Лондон был средоточием эмоций и воспоминаний, ареной социальной сатиры и просто праздником жизни» [216]. В размышлениях миссис Дэллоуэй столь волновавшие автора дробность, фрагментарность переживаний опыта современности и гендерного опыта накладываются на понимание города как мозаики из знаков отличия. Героиня с явным снобизмом рассуждает об окружающих ее покупательницах более низкого происхождения: «Английские буржуа средней руки, сидевшие в профиль к ней во втором этаже автобусов со свертками, зонтиками и – да, в эту жару – в мехах, представляли собой, Кларисса считала, смехотворное, невозможное, бог знает какое, просто непостижимое зрелище» [217].