Кристофер Бруард - Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис

Ассортимент и бизнес-модель таких магазинов были связаны с многонациональной культурой города. Они претендовали на нишу, которую до них занимали торгующий расшитыми крестьянскими блузами и деревянными украшениями русский магазин на Бромптон-роуд, 194, предлагающий бусы из голубого стекла и фаянса зал в Palestine Art Industries на Харрингтон-роуд, продающий перламутр, ковры и «синайские» ожерелья Egyptian Produce and Industries Association на Холборнском виадуке и специализирующийся на кружевах и белье с вышивкой магазин итальянских мастеров на Кромвель-роуд, 116 [268]. А также они пытались, торгуя самыми разнообразными экзотическими безделушками, походить на Каледонский блошиный рынок в Ислингтоне, самый большой в городе, где продавались «за полцены акры подержанных товаров самого разного толка, от осколков дорогого китайского фарфора и негодных горелок до столового серебра времен Королевы Анны… мили нового хлопкового и шерстяного полотна, и где расхаживали тысячи домохозяек с газетными свертками, авоськами и детскими колясками» [269]. Однако менее отважные и «более породистые» покупательницы посещали магазины художественных ремесел на Бичем-плейс. Атмосфера таких мест носила характер веселой самодеятельности, скорее соответствовавший миру дебютантки или героини романов Э.Ф. Бенсона, нежели торговца-иммигранта или домохозяйки-кокни. По словам Элизабет Монтизамберт,

на Бичем-плейс… портных… так же много, как и торговцев антиквариатом, и свой товар они умеют представить с одинаковым искусством. Их имена звучат как дружеские прозвища, порой немного фривольные, – Корали, Озра, Эна, Колючка, Чика… Ардинелло, Феечка, Ватто… Один из самых очаровательных магазинчиков… называется Thamar… Баночки с кремом для лица и флаконы в своем изяществе напоминают белила и лосьоны средневековых итальянских красавиц и тот восторг, в который, должно быть, приводили причудливые бутылочки и флаконы Изабеллу и Беатриче д’Эсте… куда сильнее, чем их золотые помандеры [270].

Это была полная противоположность рациональной и практичной среде Оксфорд-стрит, которая в период между войнами видела как подъем и расцвет корпораций, процесс, начало которому положил открывшийся еще до 1914 года магазин Гордона Селфриджа, так и их постепенное социальное и экономическое угасание. Коэн-Портхейм создал образ этой улицы через портрет запрудивших ее тротуары довольно безвкусно одетых женщин. В 1930 году здесь было «внушительное собрание крупных магазинов и текстильных лавок, однако царила удивительно провинциальная, мещанская атмосфера; взволнованные старые девы, держась за руку, пересекали перекресток, краснолицые корпулентные дамы с кучей свертков постоянно на всех натыкались» [271]. Если ассортимент и позиционирование товаров, которыми по выгодной цене торговали в универмагах на Оксфорд-стрит, зачастую оставлял равнодушными газетных корреспондентов и более высококлассных авторов, то их убранство было все же рассчитано на яркий эффект [272]. Вот что писала Элизабет Монтизамберт:

В крупном универмаге Peter Robinson's совершенство деталей выдает работу искусного и сведущего знатока. Полы на первом этаже выложены мрамором на манер полов в Миланском соборе; просторную площадку у лифтов украшает мозаичное изображение зодиакального круга. Все деревянные элементы в этом здании выполнены из ореха великолепного оттенка, а конторки кассиров оформлены с такой фантазией и отделаны с таким тщанием, словно они часть дорогого мебельного гарнитура. Лифты напоминают чайницы, только вывернутые наизнанку, поскольку их кабины покрыты лаком не снаружи, а изнутри, – блестящие, как красный сургуч, с контрастными черными полосами на золотом. Двери отделаны бронзой и бледно-зеленым мрамором.

В этом описании переплетаются великолепие и размах готической архитектуры, роскошные диковинки современных путешествий и развлечений и какая-то мелкобуржуазная незамысловатость, о которой свидетельствует сравнение с чайницами и сургучной печатью. Но в конечном итоге все эти ухищрения оказались напрасными, поскольку «воображения организаторов хватало только на эту россыпь роскошных деталей, [и] они даже не пытались расположить выставленные на продажу товары каким-то иным манером, нежели в любом другом приличном британском магазине» [273].

Если не считать универмага Selfridges, обязанного своим свежим и привлекательным имиджем американскому менеджменту, удовлетворить требованиям Монтизамберт относительно изобретательного подбора и экспонирования ассортимента на всей Оксфорд-стрит мог, пожалуй, только универмаг Marshall & Snelgrove. Сравнивая его интерьеры с «пещерой Аладдина», она хвалила и его политику, предполагавшую размещение «товаров в беспорядке и избытке… буйство ослепительных расцветок… шелка и декоративные подушки, изумительной красоты лампы, нефритовые и аметистовые украшения… нагромождаются с нарочитой небрежностью, которая и является самым коварным искушением» [274]. Щеголявшие броскими фасадами универмаги на Оксфорд-стрит стремились избегать показного блеска, когда дело доходило до товара, и обслуживали вкусы большинства британцев, обращавших внимание на стоимость, качество и серьезность обслуживания. Тельма Бенджамин хорошо знала вкусы своей аудитории, когда рекомендовала читателям Daily Mail мужские костюмы из универмага Debenham and Freebody на углу Уигмор-стрит, «скроенные и пошитые настоящими мастерами портновского дела», и писала, что «на мой вкус, их перчатки достойны всевозможных похвал… Они исключительно скроены» [275]. Такое мнение соответствовало скромной позиции самого магазина, который упирал на «английский характер и индивидуальный подход… Большая часть товаров этого торгового дома производится в мастерских при универмаге, и клиенты могут быть уверены в их соответствии высочайшим стандартам… Цены варьируются, и в продаже всегда имеется богатый ассортимент готовой одежды по вполне умеренным ценам» [276].

Вдали от суеты Мэрилебона другие крупные магазины предлагали своим разборчивым клиентам не менее добротные товары, словно бы подтверждая слова Бенджамин о том, что «за англичанками закрепилась слава строго одетых женщин, и, возможно, именно поэтому английские модели одежды для загородного отдыха и спорта не имеют себе равных» [277]. В универмаге Fortnum & Mason на Пиккадилли, в знаменитом отделе женской одежды, руководимом Уинифред Модсли, кардиганы, твидовые юбки и подобранные в тон трикотажные блузы, замшевые и вельветовые куртки для гольфа, а также одежда для путешествий были разложены на дубовых столах и скамьях, вызывавших в сознании образ окруженного рвом особняка, в котором женщины из среднего класса видели свой идеал. Но точнее всего настроения и чаяния потребителей-буржуа (таких, как миссис Минивер) поняли в компании Jaeger, имевшей собственный магазин все на той же Оксфорд-стрит. Прежде считавшееся чудаковатым и неизящным, шерстяное белье этой фирмы вновь вошло в моду в 1930-е годы на волне популярности спортивного стиля одежды. Типичная рекламная брошюра фирмы, изданная в 1934 году, изображала женщину в твидовой накидке с клюшками для гольфа за плечами, сходящую с поезда. Просторечный рекламный текст был обращен к респектабельным провинциалам, которым отныне не составляло труда добраться до лондонских улиц: