Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

Ségur.

Самим фактом (лат.).

Вышеуказанные материалы, подписанные всеми поляками, находящимися в Париже, были посланы в Венецию министру Французской республики гражданину Лаллеману, который передал их мне. Оригинал хранится в дипломатической миссии. Заверенная копия с подписями вручена мне и находится в архиве миссии в Константинополе под номером 17.

Автор уточняет, что речь идет о заболевании «la fièvre double-quarte» – малярийная лихорадка с приступами два дня подряд и третьим днем без приступов. (Примеч. пер.)

Подозрения, под которые попал граф Крута, не имели под собой никаких оснований. В письме от 4 термидора IV года Вернинак писал мне: «Вы изволили поинтересоваться моим мнением о переводчике Круте. Информация, полученная от нашего представителя в Венеции, давала не очень убедительный повод заподозрить этого человека. Однако после того, как стало известно, что граф Потоцкий неверно понял и истолковал содержание письма Круты, я не вижу препятствий для того, чтобы вы могли воспользоваться его услугами».

Директория упразднила название «акт восстания» и заменила его на «акт конфедерации» с тем, чтобы не раздражать турок, которые питали отвращение к повстанцам, но всегда оставались друзьями польских конфедератов.

Турский, по прозвищу Сармат, пользовался безупречной репутацией подлинного патриота. В своем письме он желал лишь пробудить у Феликса Потоцкого чувства благородства и любви к родине, которые он так ярко проявлял до того, как скомпрометировал себя в качестве главы Тарговицкой конфедерации. Турский призывал Феликса Потоцкого искупить свою вину, присоединиться к общему делу польских патриотов и пожертвовать часть своего богатства для возрождения Польши. Копию этого письма Турский сам отправил в Комитет общественного спасения без всякого намерения кого-либо компрометировать.

Письмо Петру Потоцкому – польскому беженцу в Венеции – никак нельзя поставить в вину Турскому. Там речь идет о патриотических чувствах эмигранта, от которых он никогда не отступался.

Польский офицер Турский был отправлен из Парижа для реорганизации турецкой кавалерии. Ему дали годовой пансион в семь тысяч пиастров, это примерно тысяча дукатов. Однако никакой работы у него не было, как и не было в турецкой армии ни одного кавалериста с европейской подготовкой.

Понятно, что здесь речь идет о султане Селиме III. (Примеч. авт.)

Имеется в виду Сулковский, который впоследствии стал адъютантом генерала Бонапарта. (Примеч. авт.)

Генералиссимус Костюшко.

Весь текст постскриптума зашифрован. (Примеч. авт.)

Все отрывки, выделенные курсивом, зашифрованы.

Командующий флотом. (Примеч. пер.)

Вернинак мог ничего не знать о ходатайствах вождей революции 1794 года перед французским правительством, которые не дали ожидаемых результатов. Имеется, однако, бесспорный факт, что один из польских представителей был уполномочен передать в Париж информацию о восстании в Польше.

Это тот самый человек, которого упоминал Декорш в своих письмах к Игнацию Потоцкому. Сулковский был адъютантом генерала Бонапарта, сопровождал его в боевых походах и погиб в Египте. Этот молодой человек сочетал в себе обширные познания, высокую образованность, личное мужество, безграничную преданность делу свободы и все лучшие качества настоящего поляка.

Я уже писал, что прибыл в Константинополь в первые дни апреля, т. е. два месяца спустя после отправления данного письма.

Грек Дмитрий, мой единственный подчиненный, был очень привязан ко мне и сам признался, что имеет приказ каждый день утром и вечером являться в здание дипломатической миссии России и докладывать обо всех моих действиях.

Много лет спустя, вернувшись на родину в 1802 году, я узнал от графа Кочубея, который был послом России во время моего пребывания в Константинополе, что в его распоряжении имелись копии всех моих писем и докладных записок о событиях в Польше, отправленных Вернинаку и Оберу дю Байе.

Не могу не упомянуть также гражданина Ортолана, богатого французского торговца из Адрианополя, который являлся предшественником Годена на посту представителя Французской республики в Яссах. Этот человек, не жалея своих сил и денег, оказывал ощутимую помощь польским беженцам, которые запомнили его доброту и бескорыстие. Своей благородной деятельностью гражданин Ортолан снискал себе уважение и признательность каждого добропорядочного поляка.

Этот бесстрашный офицер достойно и честно служил своему отечеству в период восстания 1794 года. Образование получил во Франции. Вместе с Бонапартом учился в военной школе в Бриене. Однажды во время проверки внутреннего режима Яблоновский был вынужден наказать Бонапарта на сутки содержания в карцере. Случившееся отнюдь не навредило ему, а, наоборот, сослужило добрую службу: первый консул узнал Яблоновского, когда он явился для зачисления в армию. Нес службу в польских легионах и был послан на остров Санта-Доминго, где стал жертвой нездорового климата, разделив печальную участь остальных участников этой злополучной экспедиции.

Греческое название реки Днепр. (Примеч. пер.)

Выспренный республиканский стиль этих строк, коренным образом отличающийся от манеры письма, установившейся после революции, не удивит никого, кто мысленно перенесется в ту эпоху, когда писалось это послание, и вспомнит тогдашнее безнадежное положение поляков, которые свое освобождение связывали исключительно с Францией. Признаюсь, и я в 1796 году восторгался Бонапартом, боевыми заслугами и военным дарованием этого командующего Итальянской армией. Все это высоко ценили даже его враги. Мой восторг и в особенности мои надежды на то, что Бонапарт станет защитником Польши, заметно поубавились, после того, как он провозгласил себя пожизненным консулом, и совсем исчезли, когда он стал императором. Я поддерживал генерала Бонапарта, когда он командовал французами и поляками в Италии, когда он сражался за свободу и независимость народов. Но я уже не верил обещаниям императора Наполеона, которые он давал в 1812 году, о чем подробнее я расскажу, когда речь пойдет об этой памятной кампании. Здесь я ограничусь лишь констатацией того, что потерял расположение к Наполеону и перестал быть его сторонником, потому что никогда не верил в то, что он намерен восстановить Польшу. И я прекрасно видел, что, вооружая почти всю Европу для предстоящей войны с Россией, удачливый завоеватель задумал крупномасштабный план, чтобы получить новые лавры и удовлетворить свое честолюбие. Факты подтвердили мое мнение. Ослепленный первыми успехами, Наполеон устремился к Москве, не подумав даже о восстановлении пятнадцатимиллионной страны, чье существование было так необходимо для спокойствия в Европе. Там, у ворот древней столицы России, и наступил роковой конец славы императора Франции. А ведь он мог опечатать эти ворота, остановившись перед Двиной, вернув полякам их родину, а залитой кровью Европе – мир и покой. (Примечание добавлено в 1813 году).