Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

С одной стороны, доброе расположение короля внушало надежду, но, с другой стороны, было опасение, как бы этот секрет не стал известен всему собранию – тогда оппозиционная партия, узнав об этом проекте, могла бы бросить все силы на то, чтобы разделаться с ним, используя при этом даже ложные средства.

Срок осуществления этого патриотического проекта был назначен на 5 мая, но король успел поделиться им с некоторыми лицами, которые не поддерживали его. Таким образом, оказались бесполезными все предосторожности, предпринятые для того, чтобы сохранить в тайне проект, преждевременное обнаружение которого могло повредить всему плану. Потому было сочтено разумным, в соответствии с мнением самого короля, предварить намеченный срок и назначить уже на 3 мая завершение того дела, которое могло полностью изменить государственное устройство Польши и оставить потомству имена тех, кто был у его истоков.

Накануне того памятного дня патриоты собрались вечером во дворце Радзивиллов, чтобы прослушать чтение конституционного акта. Он был встречен общими аплодисментами, и всеобщее согласие не было нарушено ничьим сопротивлением, хотя среди слушателей, которые специально не отбирались, были и сторонники России. Затем члены сейма явились к маршалку Малаховскому, и часть ночи посвятили сбору подписей. Оставалось ожидать, в спокойствии и радости сердца, но с нетерпением, наступления того великого дня, который должен был обеспечить нации свободу, независимость и процветание.

Открытию заседания 3 мая предшествовало собрание нескольких тысяч зрителей, из любопытства пришедших утром к стенам королевского замка. После речи маршалка, произнесенной применительно к обстоятельствам и взывавшей к патриотическим чувствам, была приглашена комиссия по иностранным делам, чтобы доложить о донесениях наших посланников при различных дворах. Эти сообщения должны были пробудить у всех чувство беспокойства относительно угрозы нашей родине со стороны соседей. Солтык, нунций из Кракова, поддержал заявление маршалка, сделанное по этому поводу. Король взял слово и заверил, что комиссия действительно получила известия, которые серьезно затрагивают безопасность и само существование страны, и предложил, дабы рассеять все сомнения, самой комиссии зачитать свое сообщение перед высоким собранием.

Это предложение, по сути совсем простое, могло быть опротестовано лишь малым числом оппозиции, которая опасалась разоблачения российских намерений. Один из нунциев этой партии стал на колени перед залом, простирая руки к трону и держа возле себя сына, шестилетнего ребенка, которого он привел, по его словам, чтобы принести его в жертву свободе, если она будет попрана в этот злосчастный день. Он упорно требовал слова, но ему не хотели его давать прежде доклада комиссии. Его настойчивость, однако, взяла верх, и ему было позволено произнести речь. В ней он обвинил комиссию в распространении ложных слухов, а конституционную партию – в возбуждении народа против тех, кто был с ней не согласен. Он обличал так называемых конспираторов, жертвой которых ему суждено стать, но не смог представить ни одного доказательства, имевшего хотя бы видимость правдоподобия. За его фанатичной речью, полной беспорядочных и непоследовательных мыслей, сразу же имело место чтение донесений, полученных комиссией от посланников Речи Посполитой при иностранных дворах. Все они единогласно заявляли о возможности нового раздела, который должен был лечь в основу мирного договора России с Турцией. Добавлялось также, что дружественные Польше государства не видели другого средства ее сохранения, кроме такого ее устройства, которое помогло бы ей собрать все свои силы воедино; что враждебные государства, наоборот, опасались всякой перемены, которая могла бы привести к такому результату, и старались этому помешать. В большинстве этих донесений указывалось, что Россия явно рассчитывала на лживость политики берлинского кабинета и продажность некоторых поляков.

После чтения этих интересных донесений, из которых следовало, что Польше грозит неминуемая опасность и потому ей срочно необходима новая конституция, маршалок Потоцкий усиленно и с воодушевлением настаивал на том, чтобы было принято единственное решение, которое могло спасти государство. Обращаясь к королю, он сказал: «Государь, Ваш ранг делает Вас недосягаемым для всякого соперничества. Ваши обширные знания, справедливый ум, примирительный характер обеспечивают вам преимущественное достоинство независимо от занимаемого Вами трона. И потому именно Вашему величеству надлежит предложить наиболее действенные средства для спасения родины».

Король взял слово и заявил, что в сложившихся обстоятельствах не видит ничего более спасительного для государства, чем незамедлительное принятие новой конституции, разумной и прочной, которая преодолела бы все недостатки прежнего образа правления. Давно проникшись этой справедливой идеей, добавил король, он подготовил проект, который намерен представить собранию, однако есть одна статья, то есть передача трона по наследству, по которой он не считает возможным высказывать свое мнение, прежде чем по столь важному вопросу выскажется само собрание.

После некоторых дебатов по вопросу, можно и должно ли быть зачитанным проекту короля, секретарь сейма прочел его, но, когда он закончил, оппозиционная партия разразилась упреками и возражениями против самого проекта и против тех, кто задумал весь этот план.

Были произнесены страстные речи, чтобы доказать, что новая конституция противоречит «pacta conventa», что она устанавливает правление скорее деспотическое, нежели монархическое, и опрокидывает все принципы, на которых основывалась свобода польской нации.

Дискуссии продолжались несколько часов. Проект конституции выдержал яростные и ожесточенные нападки. В его защиту высказались многие члены собрания в речах сдержанных, но построенных на убедительных аргументах. Было очевидно, что большинство поддерживает этот проект, так как слышалось лишь несколько протестующих голосов. Нунций от Ливонии Забелло заявил, что он всегда был противником абсолютной власти, и поскольку в данном проекте не видит ничего, что угрожало бы свободам в Речи Посполитой, то он умоляет короля и сейм немедленно принести клятву верности конституции. Ему ответили общим возгласом ободрения и согласия. Все собрание сплотилось вокруг трона: всеобщий энтузиазм был обращен к королю, сидевшему на троне с видом величественным и отеческим, а также ко всем тем, кто окружал трон, – все они заслуживали доверия, восхищения и благодарности.

Король приказал епископу Кракова зачитать клятву и сам повторял ее за ним во всеуслышание, а затем заявил: «Я принес эту клятву и никогда не пожалею об этом. Я обязываю всех, кто любит родину, последовать за мной в церковь и произнести там эту же клятву». Он покинул трон и прошел по всем залам и коридорам, ведущим из замка в кафедральный собор. За ним следовало все собрание (за исключением двенадцати членов) и целая толпа зрителей, опьяненных радостью, – они выражали свои самые искренние чувства королю и создателям конституции.