Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

Феликс Потоцкий, похоже, сам был в этом настолько убежден, что даже назначил комиссию по составлению этой республиканской конституции , которая должна была вернуть полякам те права и свободы, которыми пользовались их предки.

Приблизительно в это же время я отправился в Петербург, куда и прибыл 22 декабря 1792 года.

Эта великолепная столица являла собой само величие и роскошь. Внушительный вид Екатерины, превосходство ее ума внушали страх и трепет всем, кто к ней приближался. Самый блистательный двор Европы производил сильное впечатление, равно как и присутствие здесь самых изысканных иностранцев. Несмотря на все это, я чувствовал себя в Петербурге гораздо менее скованно и принужденно, чем это было со мной в Бресте.

Я был представлен императрице, которая приняла меня предупредительно и любезно. Мое самолюбие было польщено тем, что для представления ей я был приглашен вместе с иностранцами, а не вместе с депутатами Тарговицкой конфедерации – те прибыли несколькими днями ранее, чтобы засвидетельствовать императрице почтение к ней польской нации. Я был еще более удовлетворен, когда увидел, что в лучших салонах Петербурга делают явное различие между делегатами Тарговицкой конфедерации (их старались избегать) и теми поляками, которые вынуждены были приехать в столицу по личным делам, – эти встречали здесь изысканный и любезный прием.

Я искал возможности быть представленным Платону Зубову: он один мог принять мои просьбы и получить для меня скорый и удовлетворительный ответ. Он уже был предупрежден великим гетманом К… о моих ходатайствах. Этот последний был тем более расположен услужить мне в данных обстоятельствах, что опасался, как бы я, лично познакомившись с Зубовым, не попытался отомстить за себя и не рассказал бы обо всех злоупотреблениях, творимых в Литве.

Я провел четыре недели в Петербурге, не имея пока возможности узнать, рассматривались ли мои просьбы. Придворные праздники, публичные увеселения, пышные обеды и ужины, театральные представления, по-азиатски помпезные, балы, поездки на санях следовали одни за другими ежедневно – все эти шумные празднества свидетельствовали о роскоши и великолепии столицы и производили сильное впечатление на всех иностранцев, находившихся здесь.

В начале пятой недели князь Зубов пригласил меня к себе и сообщил, что императрица была огорчена теми неприятностями, которые я испытал по причине секвестра моих земель, что это было лишь какое-то недоразумение , так как она не имела ни намерения, ни даже права секвестировать земли в Польше. Иначе обстояло дело с владениями, которые я имел или мог получить по наследству в Белой Руси, так как жители этой провинции были подданными императрицы. Она распорядилась наложить секвестр на владения всех тех, кто активно участвовал в польских событиях со времени последнего сейма, то есть с 3 мая 1791 года. Князь прибавил, что, по всей вероятности, я уже обращался туда, куда положено было обращаться по закону, чтобы мне вернули земли в Литве. Что же касается моих владений в Белой Руси, то можно было бы отдать приказ генерал-губернатору Пассеку, чтобы секвестр был с них снят.

Однако, продолжал князь Зубов, если вы до сих пор не были знакомы императрице, но обращаетесь к ней с просьбой о возвращении ваших земель, то будет лишь справедливым показать, что вы достойны ее милости. Невозможно, чтобы человек, отличающийся высоким происхождением, состоянием и талантами, захотел отказаться от привилегии служить своей родине и взамен того предался так называемым идеям филантропическим, чтобы не сказать революционным.

Я ответил ему, что приехал не для того, чтобы искать милостей у императрицы, но чтобы обратиться за справедливостью, так как я не причинил никакого вреда России и не могу быть обвинен и наказан только за то, что выполнял свой долг, служа родине. Я добавил, что секвестр моих земель, который сам князь называл недоразумением, может нанести существенный урон моему состоянию, но я не жалуюсь на это и не прошу никакого возмещения ущерба. И наконец заявил, что никогда не был революционером, но не отрицаю своей склонности к филантропии, к которой призывает и сама императрица, что я охотно служил бы свободной и независимой родине, но мне претит служить ей, когда ею управляют несколько лиц, которые заставляют всех подчиняться себе только потому, что за ними следует русская армия, что я вообще принял решение покинуть свою страну навсегда, так как есть общее мнение, что Польша не избежит еще одного раздела.

Выбросьте эту мысль из головы, говорил князь Зубов с недовольством, так как только враги России могут распускать подобные слухи. Императрица искренне озабочена судьбой польской нации. Она едва успела разобраться в кознях, которые строил ей прусский король, и остановиться перед бездной, в которую хотели ввергнуть ее французские революционеры. Она видела, что поляки остались глухи к предупреждениям, передаваемым через ее посланника в Варшаве, и потому склонилась к настоятельным просьбам наиболее значительных членов сейма, более рассудительных, чем прочие, и послала свои армии в Польшу только для того чтобы ее спасти.

«Не думаете же вы в самом деле, что императрице нужны новые земли?.. Разве не могла бы она, если бы захотела, за одну военную кампанию захватить Турцию и посадить на трон в Константинополе своего внука?.. Польша становится гораздо полезнее для нее в качестве друга и связующего коридора с остальной Европой; только с такой точки зрения эта страна интересна для России…

Вы позволяете кричать повсюду в ваших провинциях этой мелкой шляхте, которая сама не знает, чего она хочет, вашим якобинцам-санкюлотам, которым нечего терять, и вашим бывшим барским конфедератам!.. [17]Но разумные люди, которых немало в вашей стране, разве могут допустить предположение, что императрица согласится на раздел Польши? Я могу заверить вас, что таких намерений у нее нет. Если бы вы понимали величие ее души и благородство ее чувств, вы бы первый старались развеять ложные слухи на этот счет.

Неужели вы думаете, что Феликс Потоцкий, Браницкий и Ржевуский стали во главе Тарговицкой конфедерации для того, чтобы предать интересы своей родины, и что они обратились бы к российской императрице с такими низменными намерениями?

Но вернемся к начальному предмету нашего разговора. Вы понимаете, что вам невозможно более оставаться в бездействии, показывать свое недовольство новым положением дел и не признавать добрых намерений императрицы по отношению к вашим соотечественникам. Я должен сделать вам некоторые предложения, из которых вы выберете то, что вам подходит.