Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

После того как совет успокоился насчет грозивших городу внутренних беспорядков, он смог гораздо активнее заняться мерами, которые следовало принять против неприятеля. Я сообщил Вавжецкому свой проект по созданию трех или четырех корпусов по несколько сотен человек в каждом под началом смелых и предприимчивых командиров, которые смогли бы проникнуть в разных направлениях и в разные места на границы с Россией. Я предвидел все опасности, которым они могли подвергнуться, и даже не исключал для них возможности быть окруженными, отрезанными и уничтоженными, но я был уверен, что это единственный способ устранить от границ Литвы российские войска, которые вынуждены были бы свернуться и двинуться в сторону прежних границ империи, оказавшихся под угрозой.

Вавжецкий, хотя и одобрял этот проект, указал мне на трудности в его осуществлении и отметил, что 1. нелегко будет найти командиров, которые захотели бы подвергнуться опасности вместе с этими отчаянными головами; 2. если бы таковые и нашлись, то вряд ли можно предположить, что Временный совет, в который входили лица разных взглядов, захочет безоглядно довериться тем, кто возьмется за столь рискованную операцию, успех которой сомнителен; 3. командующий армией вряд ли разрешит расчленить армию и тем самым ослабить ее; 4. следует согласовывать военные действия в Литве с передвижениями армии в Польше и поэтому не должно предпринимать ничего, не получив распоряжений Костюшко.

Я разорвал на глазах у Вавжецкого этот проект, который собирался нести в совет, так как он убедил меня в том, что его могут неправильно истолковать. Тем не менее в дальнейшем будет видно, что сама жизненная необходимость заставила принять этот проект: именно этим диверсиям в направлении границ, как я и советовал, мы были обязаны отсрочкой со взятием Вильны и удержанием остальной территории Литвы нашими армиями.

С тех пор как граждане Вильны избрали меня и совет назначил меня командиром корпуса стрелков, я занимался тем, что набирал людей, экипировал их, вооружал и обучал. Я нес все расходы по этому делу и с тем большим удовольствием, что видел, как мой корпус с каждым днем растет за счет притока молодых людей, вдохновленных лучшими намерениями, среди которых было много талантливых и образованных: они покидали родительские дома и перспективу обеспеченной и спокойной жизни в обмен на неверные надежды – ради счастья послужить своей стране. Известные люди города, негоцианты и художники, разделяли этот энтузиазм и вступали в ряды корпуса либо как солдаты, либо как офицеры.

Я не могу не отдать здесь должное моим бравым стрелкам, командиром которых имел честь быть: все они доказали свою беспримерную храбрость и преданность. Из четырехсот восьмидесяти офицеров и солдат в живых осталось не более сорока к концу восстания – все остальные погибли с оружием в руках. Среди малого числа уцелевших, некоторые из которых еще живы, нет ни одного, кто не был бы искалечен или покрыт почетными ранами.

Я делил свое время между моими обязанностями во Временном совете и военными занятиями, старался также приносить пользу, собирая все средства, которыми располагал, на нужды армии. Я передал сто тысяч флоринов на создание полка Нагурского, закупил лошадей для офицеров моего корпуса стрелков, оружие – для солдат, сукно для мундиров. Вскоре этот корпус, состоявший более чем из четырех сотен хорошо экипированных людей, был готов выступить для боевых действий.

Поскольку я обещал себе ничего не скрывать из того, что со мной было, даже рискуя возбудить подозрения у своих личных врагов, я не могу не рассказать о событии, которое в свое время наделало слишком много шума, чтобы я мог обойти его молчанием, тем более что оно дает пример того, каким опасностям могут подвергаться граждане, даже наиболее преданные родине, посреди революционных событий и волнений.

Я принял решение отправить мою жену из Вильны, чтобы она провела некоторое время в деревне, в семейном кругу, у тетки-генеральши Огинской в Седльце, что в двенадцати лье от Варшавы. Я решил сам сопроводить ее до места. Получив на это разрешение совета, мы, снабженные необходимыми паспортами, выехали на большой почтовый тракт. Едва проехали мы с десяток лье, как повстречались с людьми, которые уверили нас, что видели казаков и банды вооруженных людей, нападавших на путников между Белостоком и Гродно. Не желая подвергать жену опасностям, которых мы могли избежать на другом направлении, я решил свернуть с тракта с намерением проехать через таможню Щебра, затем вдоль границы и прибыть в Седльце, минуя Гродно.

На таможне Щебра мне попался грубый и мстительный интендант, который не забыл, как несколькими годами ранее я, исполняя обязанности комиссара, проверяющего таможни, сместил его с занимаемой им должности и заменил его человеком знающим и опытным. Он увидел, что я прибыл к границе и подъехал к его дому, и решил, что не должен упустить такую блестящую возможность отомстить мне. Он так бы и сделал, если бы я не был уверен в своей невиновности и если бы смелость и присутствие духа вдруг покинули бы меня в этом положении – столь же критическом, сколь и неожиданном.

Этот интендант, по фамилии Гуща, направился ко мне с саблей в руке, остановил мои экипажи, позвал всех своих вооруженных таможенников и толпу крестьян, а затем громко объявил, что я приверженец России, что я хочу пересечь границу, чтобы попасть в Пруссию, и что при мне, помимо важных бумаг, находятся деньги, бриллианты и другие ценные вещи стоимостью в несколько миллионов.

Моим первым движением было схватиться за пистолет, чтобы наказать наглеца, покусившегося на мою честь и жизнь: в ходе революций их можно защитить, только оказывая твердое сопротивление всякому насилию. Но жена остановила мою руку, и во мне гнев сменился рассудительностью: я заявил, уверенно и хладнокровно, что останусь в Щебре, направлю жалобу Временному совету и подожду, пока придет его решение. Моя выдержка обезоружила Гущу, но не заставила его отказаться от своих намерений. Курьер, которого я через час отправил в Вильну с письмами, где кратко описывалось это происшествие, был остановлен таможенниками, а мой пакет был у него изъят.

Со своей стороны, Гуща тоже составил рапорт, преувеличенный и лживый, и отправил его в Гродно. Три дня спустя административный совет этого города, в ответ на этот рапорт, направил ко мне одного из своих членов, который отнесся ко мне со всяческим уважением, но заявил, что уполномочен убедить меня вернуться в Гродно, откуда моя жена сможет свободно продолжать свой путь в Седльце. Он отказался от эскорта интенданта и его таможенников и даже определенно запретил ему сопровождать мои экипажи, но тот, пылая местью, в ожидании награды от правительства, последовал за нами, держась, однако, на некотором расстоянии, до самого Гродно.