Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

Только по прибытии в Вишнев я узнал, что наш авангард под началом бригадира Юзефа Вавжецкого и полковника Гушковского был вынужден покинуть Боруны после слабого сопротивления, оказанного ими превосходящим силам генерала Цицианова; что наша штаб-квартира оставалась в Ошмянах и что мне не могли послать подкрепление, так как вынуждены были держать оборону. И наконец, в довершение несчастья, мне сообщили, что офицер Войцеховский, которому я поручил сжечь мост через Березину, лишь разобрал его настил и сам срочно ретировался, то есть этим он подверг меня преследованию и нападению русских, остававшихся позади нас. Это и произошло – гораздо раньше, чем я предполагал.

Когда мы спустились с холма под Вишневом, я остановил обоз и стал изучать по карте дорогу, которой нам следовало идти, так как проход через Боруны был нам закрыт. И тут появился многочисленный корпус казаков, а следом – полк Николая Зубова: они проскакали галопом через Вишнев, порубили саблями нескольких моих офицеров и мародеров, которые там задержались. Мы внезапно оказались атакованными, а в то же время трехтысячный корпус Кнорринга быстрым шагом двигался со своими орудиями, чтобы взять нас в окружение. При первом же сигнале тревоги я бросился на неприятеля, но за мной последовало всего лишь два десятка волонтеров, так как остальная кавалерия пустилась в бегство. Мои стрелки объединились, чтобы оказать сопротивление, и в течение некоторого времени сдерживали натиск русской кавалерии, однако они были вынуждены отступить в заросли кустарника, откуда не переставали стрелять в неприятеля [42].

Так как я безоглядно бросился в атаку, моя шляпа была в нескольких местах пробита пулями, и я бы несомненно погиб, если бы офицер Павлович не схватил мою лошадь под уздцы и тем не заставил меня повернуть.

В этом деле были потеряны все трофеи, взятые в Ивенце, моя касса, в которой было не менее семи тысяч дукатов золотом, много ценных вещей, принадлежавших мне лично, и все мои бумаги. Было убито двенадцать кавалеристов, два десятка волонтеров, двадцать пять стрелков и все мои слуги.

В четверти лье от того места, где мы были атакованы, я нашел свою рассеявшуюся кавалерию. Бравый майор Корсак, лошадь которого пронесла его сквозь ряды неприятеля, присоединился к нам. Отругав солдат, я настоял на их возвращении, чтобы прикрыть хотя бы отступление моих стрелков.

Мне удалось заставить последовать за собой около ста пятидесяти человек, но мы увидели только, как весь наш обоз повернул в сторону Вишнева. Мои стрелки вышли из леса, а неприятельская кавалерия продолжала двигаться к нашим флангам, чтобы окружить нас и не дать отступить. Таким образом, нам пришлось отступать второй раз, что мы и сделали в полном порядке, не потеряв ни одного человека. Мы с трудом нашли кратчайший путь, который привел нас к позициям нашей армии. Избежав атаки корпуса Кнорринга, мы в течение нескольких часов отбивались от нападений патрулей корпуса Цицианова. Наконец, с наступлением ночи, нам удалось соединиться с авангардом нашей армии в Крево.

На следующее утро я отправился в нашу штаб-квартиру, которая по-прежнему находилась в Ошмянах. Генерал Ясинский и все доблестные офицеры его армии, уже не ожидавшие меня увидеть, встретили меня по-дружески, упрекали за мою отчаянность и старались утешить в испытанных мною превратностях. Спустя сутки вернулись и мои стрелки, в добром порядке, несмотря на усталость от непроходимых лесов и дорог. Затем я немедленно отправился в Вильну, где был встречен публикой самым доброжелательным образом, и этот прием вдохновил меня подумать о том, чтобы попробовать еще попытать военного счастья.

За то время, что я отсутствовал в этом городе, здесь произошли немалые изменения в составе гражданского и военного управления Литвой. Костюшко призвал к себе нескольких членов нашего Временного совета, чтобы ввести их в Высший совет в Варшаве. Ясинский должен был также отправиться к Костюшко, как только генерал Михал Вельгорский прибудет в Вильну, чтобы заменить его на посту командующего армией Литвы. Эти перемены одобрялись одними и осуждались другими – явно ощущались разногласия во мнениях публики. Революционно настроенные лица жалели о Ясинском, чьи крайние принципы их устраивали; умеренные же лица радовались назначению Вельгорского, так как он отличался мягким характером и уже не раз давал доказательства своего военного таланта. Впрочем, никто не решался высказать громко свое мнение, так как Костюшко пользовался всеобщим доверием, и все его решения считались неоспоримыми.

Вельгорский прибыл в Вильну через несколько дней после моего возвращения туда. Он был в ужасе, читая доклад о состоянии армии, и ужаснулся еще более, когда сам произвел ей смотр: в ней имелось слишком мало солдат, которые были в состоянии сражаться, не хватало артиллерии и снаряжения. Он понимал растерянность этих войск перед лицом неприятеля, – так как они просто не имели средств его атаковать и заставить отступить из окрестностей Вильны.

Первым его движением было отказаться от командования войсками Литвы и вернуться к большой польской армии, но его друзья указали ему на неуместность такого демарша и убедили его послать секретного курьера к Костюшко, чтобы сообщить ему о положении дел и попросить у него советов и распоряжений, а главное – артиллерии, снаряжения и подкрепления людьми и лошадьми.

Вельгорский попросил меня взять на себя эту миссию, и я с удовольствием согласился. Мы с ним имели долгий разговор, и он сообщил мне много деталей и своих наблюдений, о которых не мог написать в депешах. Наконец, несколько часов спустя, я отправился в путь в качестве курьера, чтобы как можно быстрее оказаться в штаб-квартире Костюшко.

Я был польщен доверием Вельгорского и горд тем, что могу выполнить поручение, имевшее в тот момент чрезвычайную важность. Я сгорал от нетерпения увидеть Костюшко и его храбрых товарищей по оружию; я жаждал обнять своих старых товарищей и быть свидетелем их энтузиазма!.. Но я никак не ожидал, что прибуду в Варшаву на следующий же день после трагических событий, очернивших собой несколько страниц истории этой революции, которая должна была иметь целью лишь свободу и независимость Польши.

Я прибыл в Варшаву ночью 29 июня, проделав путь из Вильны за пятьдесят часов. Там я застал всеобщее ожесточение после достопамятных дней 27 и 28 июня, о которых уже упоминалось в 3-й книге «Мемуаров». Я сразу отправился к Костюшко в его лагерь в Працка-Вульке что в трех лье от Варшавы. В пять часов утра меня ввели в его палатку, где он отдыхал на охапке соломы после ночного обхода лагеря: неприятель не переставал беспокоить лагерь. Он встал, чтобы сердечно обнять меня и выразить дружеские чувства, которые всегда ко мне испытывал. Прежде чем вскрыть пакет, который я ему передал, он подробно расспросил меня о положении дел в Литве, пояснив, что такой курьер, как я, может дать ему устно не менее точные сведения, чем те, которые содержатся в письменном донесении на его имя. Затем он вскрыл письмо от Вельгорского, внимательно прочел грустные известия, содержавшиеся в нем и совпадавшие с тем, что я ему уже рассказал. Он был живо тронут, но сказал мне, что, будучи сам окружен неприятелем, стоявшим почти уже у самой Варшавы, не может дробить свои силы и послать просимую помощь Вельгорскому.