Карен Армстронг - Поля крови. Религия и история насилия

По словам Хомейни, режим организовал геноцид собственного народа. Аятолла всегда помогал беднякам, основным жертвам системного насилия, а шаха призывал выйти из дворца и посмотреть на ужасные условия жизни в трущобах. Иран, сказал Хомейни 27 октября 1964 г., фактически превратился в американскую колонию. Богатая страна – а люди вынуждены спать на улицах. Десятилетиями чужеземцы забирали иранскую нефть на таких условиях, что иранцам это не приносило выгоды. «Не знаю, как бедняки будут жить следующей зимой. Боже упаси, но боюсь, многие умрут от холода и голода, – заключил он, – улема должны подумать о них и принять меры, чтобы не повторилась прошлая зима» {1477}. После этой речи Хомейни выслали из страны, и он отправился в Ирак, но в одночасье стал в Иране героем, символом несгибаемой шиитской оппозиции гнету. Марксистская и либеральная идеология была близка лишь немногим иранцам, но все, особенно городская беднота, чтили память Хусейна. Мы, жители Запада, привыкли к экстравертным политикам, любезничающим с толпой, и нам сложно понять, чем людям нравился Хомейни. Однако иранцам было по душе, что он держится замкнуто, как бы пребывая сам в себе. А его монотонные речи воспринимали как признак «трезвого» мистика, который обрел полный контроль над своими чувствами {1478}. Пребывая в изгнании в Наджафе, возле гробницы имама Али, Хомейни стал теснее ассоциироваться с двенадцатью имамами и благодаря современной системе коммуникаций продолжал руководить событиями издалека (чем не «скрытый имам»!).

На Западе многие считают Хомейни фанатиком, а его успех – торжеством суеверий над разумом. Однако его решительная оппозиция системному насилию и призывы ко всеобщей справедливости глубоко созвучны западным религиозным тенденциям того времени. В своем учении он напоминает папу Иоанна XXIII (понтификат 1958–1963 гг.), чья энциклика «Mater et Magistra» («Мать и наставница», 1961 г.) говорила о недопустимости и безнравственности необузданного капитализма – «во всех формах экономической деятельности необходимо руководствоваться принципами социальной справедливости и милосердия». Папа также призвал ко всеобщему равенству. Национального процветания недостаточно: «Целью должна быть социальная справедливость на национальном и международном уровне… при которой всякая экономическая деятельность осуществляется не только ради частной выгоды, но и в интересах общего блага» {1479}. А в своей энциклике «Pacem in Terris» («Мир на земле», 1963 г.) Иоанн XXIII настаивал, что в основе международных отношений должны лежать права человека, а не экономическая выгода. Это звучало явной критикой в адрес эксплуататорской западной политики в неразвитых странах.

Хомейни обличал шаха, а тем временем католическая церковь в Латинской Америке разрабатывала «теологию освобождения». Священники и монахини собирали маленькие общины бедняков для изучения Библии и желали исправить системное насилие бразильского общества. В 1968 г. латиноамериканские епископы встретились в Медельине (Колумбия), чтобы поддержать идеи этого нового движения: Христос на стороне бедняков и угнетенных; христиане должны бороться за справедливость и равенство. В Латинской Америке, как и в Иране, это богословское направление стало серьезной угрозой политической и экономической элите. На священников, придерживавшихся теологии освобождения, навесили ярлык «коммунисты». Как и иранских клириков, их сажали в тюрьмы, пытали и казнили. И все лишь потому, что они объявили во всеуслышание: экономический порядок, навязанный странам «третьего мира» колониальным Западом, несет с собой насилие:

Столетиями Латинская Америка была полна насилия. Мы говорим о насилии, к которому со времен колониального периода прибегало привилегированное меньшинство, чтобы эксплуатировать подавляющее большинство населения. Мы говорим о насилии голода, беспомощности и бедности… незаконного, но существующего рабства, а также социальной, интеллектуальной и экономической дискриминации {1480}.

Они убеждали: поскольку страны экономически взаимозависимы, Северная Америка может комфортно жить лишь за счет того, что другие люди (например, в бразильских трущобах) влачат нищенское существование. Американцы покупают товары по бросовым ценам, ибо производство этих товаров связано с эксплуатацией {1481}.

Однако и в Соединенных Штатах религия обрела революционное звучание. Впервые за всю историю ХХ в. она воспротивилась политике американского правительства {1482}. Если президенты Джон Кеннеди и Линдон Джонсон старались держать религию подальше от политики, либеральные католики, протестанты и иудеи вели кампании от имени своей веры против структурного и военного насилия Соединенных Штатов. Подобно шиитским мусульманам Ирана, они выходили на улицы. Они возвышали голос против войны во Вьетнаме. Они присоединялись к Мартину Лютеру Кингу и его движению за гражданские права, которое боролось с расовой дискриминацией у них на родине. В 1962 г. Национальный совет церквей призвал Кеннеди к «решительным усилиям по борьбе с бедностью, и на родине, и за рубежом» {1483}.

На Западе Хомейни часто считают подстрекателем к беспорядкам. А ведь он не призывал к насилию. Люди, выходившие с протестом на улицы, были безоружными, и их гибель обличала жестокость шахского секулярного режима. Убийство Мартина Лютера Кинга, который говорил, что ненасильственная реакция на обиды «абсолютно необходима для нашего выживания… и является ключом к проблемам нашего мира» {1484}, также выявило скрытое насилие американского общества. Кинг согласился бы с призывом Хомейни ко всеобщей справедливости. Он плохо относился к печально закончившейся колониальной операции, проведенной Кеннеди в Заливе Свиней (1961 г.), и, хотя Джонсон дал афроамериканцам больше, чем предыдущие президенты, Кинг отказывался поддержать войну во Вьетнаме. Однако в конце 1970-х гг., когда началась Иранская революция, настроения на Западе изменились. В 1978 г. папой (Иоанном Павлом II) стал консервативный краковский епископ Кароль Войтыла, заклятый противник теологии освобождения. В американской религиозной жизни громко заявило о себе фундаменталистское «Моральное большинство», а демократический президент Джимми Картер, глубоко верующий христианин и сторонник прав человека, поддерживал диктатуру шаха.

В 1970-е гг. Западу казалось, будто Иран процветает. Однако государство богатело за счет нации. Миллионы людей оставались без работы, местную торговлю разрушил приток иностранных товаров, росла ненависть к заезжим американцам {1485}. После изгнания Хомейни шах стал еще авторитарнее и энергичнее проводить секуляризацию. Он отбирал вакафы и устанавливал жесткий бюрократический контроль над медресе {1486}. Когда аятолла Риза Саиди обличил режим, его запытали до смерти, и тысячи демонстрантов вышли на улицы Кума {1487}. Революционное пламя среди молодых вестернизированных иранцев поддерживал Али Шариати (1933–1977), учившийся в Сорбонне {1488}. Он говорил, что если они будут слишком сильно подстраиваться под западные идеалы и оставят шиитское учение, то потеряют себя. Пример Али и Хусейна вдохновлял мусульман подниматься и давать отпор несправедливости, принуждению и тирании. Шариати посадили в тюрьму и пытали, потом выслали из страны, а его скорая смерть почти наверняка была делом рук агентов САВАК. В 1971 г. в Наджафе Хомейни опубликовал аргументы в пользу исламского правительства: править государством должны улема. Его доктрина велаят-е факих («правление [мусульманского] законоведа»), казалось, бросала вызов всей западной современности и шокировала даже многих шиитов: столетиями клирики отказывались занимать официальные должности, ибо в отсутствие «скрытого имама» любая власть испорчена. Однако идеи Хомейни были созвучны воззрению тех интеллектуалов третьего мира, которые говорили нет мировому структурному насилию. Хомейни был несгибаемо убежден, что ислам – «религия людей воинствующих, которые преданы вере и справедливости. Это религия тех, кто жаждет свободы и независимости. Это школа тех, кто борется с империализмом» {1489}.