Карен Армстронг - Поля крови. Религия и история насилия

Большинство иудейских изгнанников предпочли остаться в Вавилонии, и многие удачно ассимилировались в местную культуру {547}. И все же, согласно Библии, более 40 000 человек вернулись в Иудею – с богослужебными сосудами, некогда конфискованными Навуходоносором. Они хотели восстановить храм Яхве в разоренном Иерусалиме. Вообще решение персов позволить людям вернуться домой и восстановить свои святилища было здравым и разумным: они полагали, что так империя лишь усилится, ибо боги должны почитаться в своих собственных странах, да и подданные скажут спасибо. В результате этой позитивной политики на Ближнем Востоке лет на двести воцарится период относительной стабильности. Однако и «персидский мир» опирался на военную силу и подати, изымаемые у покоренных народов. Кир придавал значение беспримерному могуществу своей армии; когда он с Мардуком шел на Вавилон, его войска в полном вооружении, по его словам, были подобно воде в реке и бессчетны {548}. Его манифест также упоминал о системе податей: «Все цари Вселенной от Верхнего до Нижнего моря, те, кто живет в царских чертогах, и те, кто живет ‹…› все цари западных стран, живущие в шатрах, доставили ко мне в Вавилон свои тяжелые подати и облобызали мои ноги» {549}. Даже самая мирная империя нуждалась в постоянной военной агрессии и массовом изъятии ресурсов у завоеванных народов. Если бы имперские чиновники и солдаты испытывали на сей счет угрызения совести, это ослабило бы силу империи; но если их удавалось убедить, что они действуют во имя всеобщего блага, дело шло на лад {550}.

После Кира Персидской империей правил его сын Камбиз II, а после смерти Камбиза II (522 г. до н. э.) – Дарий I. В надписях Дария мы находим сочетание трех тем, которые впоследствии будут вновь и вновь появляться в идеологии процветающих империй: дуализм (благо империи против зла, воплощенного в ее противниках), избранничество (правитель послан Богом) и миссия (спасти мир) {551}. Политическая философия Дария находилась под сильным влиянием зороастризма, который он успешно приспособил для сакрализации своего имперского проекта {552}. Многие царские надписи персидских земель упоминали зороастрийский миф о творении {553}. Мы читаем, как Ахура Мазда, мудрый Господь, – тот самый, который явился Зороастру, – создал вселенную: сначала землю, потом небо, потом человека и, наконец, счастье (шияти), состоящее из мира, безопасности, истины и обильной пищи {554}. Поначалу был лишь один правитель, один народ и один язык {555}. Однако после нападения Враждебного Духа (Лжи) человечество разделилось на два противоборствующих лагеря, у каждого из которых есть свой царь. На многие столетия мир погрузился в войну, кровопролитие и хаос. Но 29 сентября 522 г. до н. э. на престол взошел Дарий. и мудрый Господь положил начало пятой и последней эпохе: Дарию суждено объединить мир и восстановить первоначальное блаженство, создав всемирную империю {556}.

Здесь видно, сколь сложно адаптировать мирную традицию к реалиям имперского владычества. Дарий разделял ужас Зороастра перед беззаконным насилием. После смерти Камбиза II ему пришлось подавлять восстания по всей империи. Подобно всякому императору, он должен был бороться с амбициозными аристократами, пытавшимися его низложить. В своих надписях Дарий ассоциировал этих мятежников с нечестивыми царями, внесшими в мир войны и беды после нападения Лжи. Однако, чтобы восстановить мир и блаженство, нельзя было обойтись без «воинов», которых Зороастр хотел исключить из общества. Апокалиптическое восстановление мира, предсказанное Зороастром на конец времен, было перенесено в настоящее, а зороастрийский дуализм использован для поляризации политической карты общества. Структурное и военное насилие империи стало последним и абсолютным благом, а всё, лежащее за ее пределами, представлено как варварство, хаос и нравственный упадок {557}. Миссия Дария состояла в том, чтобы подчинить остальной мир и реквизировать его ресурсы, чтобы сделать все народы «хорошими». А после покорения земель воцарятся всеобщий мир и эпоха «дивная» (фраша) {558}.

Надписи Дария напоминают, что религиозную традицию нельзя считать единообразной и неизменной сущностью, которая заставляет действовать строго определенным образом. Ее модифицируют и даже радикально меняют во имя самых разных целей. Для Дария фраша уже не духовная гармония, а материальное благополучие; свой дворец в Сузах он описывал как фраша , предвестие искупленного и объединенного мира {559}. Надписи упоминают, что в качестве подати из различных уголков империи поставлялись золото, серебро, драгоценные породы дерева, слоновая кость и мрамор: мол, после нападения Лжи богатства оказались разбросанными по всему свету, а ныне (в соответствии с первоначальным замыслом мудрого Господа) вновь собираются в одном месте. Величественный рельеф из Персеполя изображал, как послы завоеванных народов из отдаленных земель послушно несут в Сузы дань. Этическая концепция Зороастра была во многом обусловлена жестокими нападениями захватчиков – теперь же ее использовали для сакрализации организованного военного насилия и имперского вымогательства.

Иудеи, вернувшиеся из Вавилона в 539 г. до н. э., нашли свою родину в запустении. Они также столкнулись с враждебностью чужеземцев, оказавшихся в этих землях по милости вавилонян. Не в восторге были и иудеи, избежавшие депортации: репатрианты выросли в чужеродной для них культуре. Когда же храм был восстановлен, персидская Иудея стала храмовым государством, управляемым иудейской священнической аристократией от имени Персии. Тексты этих священнических аристократов частично сохранились в Пятикнижии и двух первых Книгах Паралипоменон, которые переосмыслили исторический подход девтерономистов и попытались адаптировать древнеизраильские предания к новым обстоятельствам {560}. В этих писаниях видна попытка расставить все по своим местам. В Вавилоне иудеи сохраняли национальную самобытность, держась особняком от местных жителей, – теперь священники заповедали народу быть святым (кадóш), то есть отделенным.

И все же, в отличие от девтерономических текстов, которые демонизировали чужеземцев и пытались избавиться от них, эти священнические документы, опираясь на те же самые рассказы и легенды, проявляли вдруг удивительную открытость. Опять-таки мы видим, что нельзя мерить все религиозные учения одной мерой: мол, всюду насилие. Эти священники решили, что «инаковость» каждого человека священна и должна быть уважаема. Поэтому в священническом Законе свободы ничто не могло быть порабощено и стать чужой собственностью, даже земля {561}. Подлинный израильтянин должен не уничтожать пришельца (гер), а учиться любить его: «Пришелец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской» {562}. Священники выработали золотое правило: израильтяне были меньшинством в Египте и Вавилонии, и этот опыт должен научить их чувствовать, сколь тяжело в Иудее изгнанникам, лишенным своих земель. Заповедь о «любви» затрагивала не только эмоциональную сферу: понятие «хéсед» означало также «верность» и использовалось в ближневосточных договорах, когда бывшие враги соглашались оказывать друг другу поддержку и соблюдать лояльность {563}. И это была не утопия, но этика, доступная каждому.