Свагито Либермайстер - Терапия Ошо. 21 рассказ от известных целителей о том, как просветленный мистик вдохновил их работу

К сожалению, компульсивная привычка нашей культуры диктовать нам, как мы должны петь (ориентируясь на достаточно узкие критерии и строго прописанные технические приемы), является причиной разочарования и глубокого страдания многих людей. Их боль трудно интегрировать, потому что в каждом конкретном случае пение связано с уникальностью души, жаждущей самовыражения. Таким образом, подобные уничижительные оценки вокальных данных подобны отказу признавать самоценность души поющего. Это порождает неописуемую внутреннюю боль.

А ведь истина прямо противоположна:

Петь может каждый! Мы наделены способностью и правом петь от рождения, ведь пение – это язык самой души.

Даже люди, имеющие проблемы с голосовыми связками, могут петь. Их песня будет хриплой, шепчущей, гортанной, прерывистой, но тем не менее это будет песня, наполненная их личными переживаниями, а значит, и неповторимой красотой…

Шаманские песни, звучащие в различных уголках мира, не охарактеризуешь термином «бельканто», они далеки от вокальных стандартов, установленных нашим цивилизованным обществом, и все же они глубоко трогают тех, кто их слышит, поскольку активируют мощный поток исцеляющей энергии и стимулируют восстановление духовного баланса.

Сказать человеку, что он не умеет петь, значит оскорбить его и посягнуть на его естественное право; и чем моложе этот человек, тем глубже в него проникнет боль.

Я была бы глубоко удовлетворена, если бы вдруг узнала, что учителя музыки во всем мире отказались от своей обычной практики и навсегда забыли фразу: «У тебя нет способностей к пению». Мы должны отказаться от хорошо известной нам модели и вернуться к непосредственному самовыражению через песню.

Обычно мы поем песни, сочиненные другими людьми. Но даже когда мы пытаемся сочинить собственную песню, мозг пытается воспроизвести в ней то, что мы уже когда-то слышали, видели или однажды написали. Для нас почти немыслимо петь спонтанно, позволив себе роскошь непосредственного эмоционального самовыражения.

Когда головной мозг занят тем, чтобы «вспомнить» и «воспроизвести» знакомую песню – а этот процесс обычно сопровождается беспокойством, боязнью «не справиться», – контроль берет верх над всем, и для спонтанности не остается места. Кроме того, в подобных условиях наше пение зависит от того, как его оценят слушатели. Такое пение нуждается в благосклонной аудитории.

Но на самом деле, чтобы петь, нам совсем не нужны слушатели – этим пение отличается от ораторского искусства. Это прекрасно знают те, кто любят петь в д у ше или в машине.

С другой стороны, язык дан нам для коммуникации, а она подразумевает участие как минимум двух человек. Когда мы говорим, мы, как правило, что-то описываем, строим предположения, что-то обосновываем, а затем ожидаем ответной реакции от слушателя.

Даже безмолвно произнося мысленные диалоги, мы обычно представляем себе собеседника. Наш внутренний монолог обращен от «я» к «нему»/к «ней»/к «ним» – по сути, это диалог между двумя или более частями личности или речь, обращенная к воображаемой аудитории. Тем, кто медитируют, хорошо знакомо это явление.

В свою очередь, пение же – самодостаточно.

В нем выражается нечто, не умещающееся в тесные рамки слов, даже несмотря на то что у большинства знакомых нам песен есть какие-то слова. Песня помогает выйти на поверхность чему-то невыразимому – так наша глубинная подлинность находит подходящее ей средство коммуникации, так мы заново обретаем ощущение собственной полноценности и ощущение Бытия.

В этом также присутствует стремление к коммуникации, однако здесь оно обращено к самому Существованию, неотъемлемой частью которого мы себя ощущаем. И мы с непередаваемой радостью преподносим ему свою глубинную сущность.

С этой точки зрения, посещавшие многих из нас мечты о том, чтобы научиться петь перед большой аудиторией, выглядят как попытка загнать себя в узкие рамки. Более того, при этом мы упускаем самое главное, ведь пение в таких фантазиях отнюдь не основной мотив. Часто в них проявляется тщеславная потребность вкусить одобрения со стороны окружающих, чтобы заполнить глубинное чувство внутренней пустоты. Мы ищем публичного признания, пытаясь заместить утраченные нами жизненно важные стороны бытия.

Насколько я понимаю, пение обретает особый смысл именно тогда, когда нас никто не слушает, когда в нем нет ничего, кроме интимного обращения к Существованию. Это наше «жертвоприношение», наш праздник, наш ритуал, который мы исполняем, выйдя за пределы области суждений, и совсем не важно, как звучит наша песня.

Здесь, в этом измерении, не может быть и речи ни о каком фальшивом пении, так как здесь не бывает сравнительных степеней, а мысль о необходимости попадать в ноты всегда является результатом сравнения.

Когда песня льется без всякого контроля, спонтанная, свободная от узких рамок партитуры и обязательных повторов, говорить о «фальшивом исполнении» просто немыслимо. Тональность, тембр и способ звукоизвлечения в момент спонтанного пения могут быть бесконечно далеки от «вокала» в нашем привычном, обусловленном культурными традициями понимании. И все же это настоящая песня.

Я изумляюсь, когда вижу, какое огромное влияние этот опыт оказывает на поющего. В человеке как будто заново оживают много лет не тронутые, забытые или заблокированные «струны» внутреннего «инструмента»; их вибрации, если мы принимаем их с искренней радостью, несут с собой ощущение наполненности, самодостаточности.

Некоторые люди спрашивают меня: в чем разница между пением и другими голосовыми формами эмоционального высвобождения, например, между пением и криком во время терапевтического сеанса? Если забыть о музыкальной стороне вопроса и социальных критериях, чем же еще отличается пение? На мой взгляд, основное различие состоит в том, что пение – это праздник.

Крик используется в некоторых терапевтических методиках, он дает чувство освобождения и даже чувство свободы, но лишь на время. Кроме того, такие методы заранее предполагают в нас желание избавиться от чего-то неприятного, давно похороненного внутри нас. Это все равно, что сбросить лишний вес или избавиться от затесавшегося в багаж груза.

Войсинг не стимулирует энергетический сброс, а трансформирует энергию.

Каждый аспект личности принимается и получает признание – мы благодарны за то, что он существует, за то, что в свое время он исполнял некую функцию, а возможно, исполняет ее до сих пор. Он рассматривается и используется как трамплин, с которого мы прыгаем, чтобы погрузиться внутрь, в глубинные просторы нашего внутреннего мира, и продолжаем погружаться до тех пор, пока не достигнем своей Сущности.