Филипп Дженкинс - Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить

Томос папы Льва обладает многими достоинствами: прежде всего, это большое собрание библейских ссылок и здравая ясная логика всего документа. Подобно умелому римскому ритору, папа Лев не только доказывает свои положения, но и опровергает раз и навсегда все возможные возражения и демонстрирует их неубедительность. Имея Томос в своих руках, любой оппонент теории одной природы может оперировать убедительными ссылками на Писание и аргументами, которые можно сразу же начать развивать. И еще важнее, разумеется, было то, что этот документ исходил от престола святого Петра.

Позднее папа Лев еще резче выступал с осуждением Евтихия. Его последователи на самом деле вместе с манихеями отрицают воплощение: подобно манихеям, они «утверждают, что все его телесные деяния только лишь ложно казались таковыми». Папа Лев повторяет то же обвинение в иной форме. Евтихий, пишет он, «пришел к безумствам Мани и Маркиона и верит, что человек Иисус Христос, посредник между Богом и людьми, все совершал не в истинном смысле и не обладал человеческим телом, но был как бы явлением призрака в глазах зрителей». Евтихий возвращал к жизни ереси, которые должны были умереть сто и более лет назад [282].

Вскоре после выхода Томоса папы Льва прозвучал один интересный отзыв на это событие. Несторий, изгнанный еретик, написал следующее: «Когда я получил и прочел это послание, я возблагодарил Бога за то, что Церковь Рима держится правильного и безошибочного исповедания, хотя она и боролась против меня». Хотя несторианство продолжали считать ужасной ересью, большинство представлений самого Нестория теперь можно было бы публично признать верными [283].

Второй Эфесский собор открылся в августе 449 года, опять в знойные дни, что не способствовало умиротворению участников. Сегодня температура в этом регионе приближается в эти дни к сорока градусам, а до изобретения кондиционеров оставалось еще полтора тысячелетия. Там собралось 127 епископов – намного меньше, чем в Никее (считается, что их там было 318) или на Первом Эфессом соборе (всего около 250). И снова они собрались в церкви Богородицы, чтобы идея о Theotokos никогда не покидала их сознание.

Диоскор, как то делал Кирилл на прошлом соборе, председательствовал, только в этот раз представители папы не могли призывать собравшихся к порядку. Епископ, возглавлявший римскую делегацию, скончался, а остальные плохо понимали греческий, и потому на них почти не обращали внимания. Хотя Рим прислал своего официального легата, собор отказался включить его в число председательствующих. Присутствие же Диоскора было всем заметно, поскольку его сопровождала масса египтян, включая десятерых влиятельных митрополитов. В этот раз александрийцы могли не опасаться силового вмешательства со стороны светской власти. Епископы, которые могли помнить о том, какую роль играл Кандидиан во время Первого Эфесского собора, должно быть, с сожалением думали, что эта встреча не будет столь мирной, как та, что происходила под его наблюдением. Как бы там ни было, в этот раз император не пожелал вмешиваться в ход событий [284].

Когда 8 августа открылся собор, Диоскор как его председатель обладал всей полнотой власти, чтобы достигать своих целей и защитить Евтихия. Теоретически перед собором стоял лишь один вопрос: справедливо ли был низложен Евтихий в прошлом ноябре за отказ признать две природы? Но практически это означало, что епископы, вынесшие такое решение, исключались из обсуждений, а потому с собора удалили Флавиана и шестерых других епископов, бывших противниками Александрии. Сирийские епископы позднее вспоминали: «Флавиан вошел с таким видом, как будто его уже осудили» [285]. Кроме того, император запретил Феодориту являться на собор, что лишило сирийцев самой могущественной интеллектуальной поддержки.

Значимые представители Рима отсутствовали, Диоскор же постарался включить в число участников архимандрита Варсуму, крайне враждебно относящегося ко всему, что хотя бы отдаленно напоминало о Нестории, – даже по меркам тех времен он выглядел настоящим фанатиком. Монах Варсума был неподходящим участником по многим причинам, начиная с того, что он плохо владел греческим и предпочитал изъясняться на своем родном сирийском языке. Кроме того, он не был епископом, так что его участие в соборе было делом необычным. Но его пригласили не из-за красноречия или личного обаяния. Он был в первую очередь важен тем, что мог обеспечить вооруженных людей и был готов использовать их силу без особых сомнений. Епископы, оказавшиеся его врагами, жаловались, что «он взбаламутил всю Сирию и поднял против нас тысячи монахов». И хотя он был приглашен Диоскором, никто не знал, способен ли патриарх – или кто-либо еще – управлять действиями Варсумы [286].

Исход событий был предрешен, так что собор вскоре приступил к решению главного вопроса. Здесь следовало зачитать соответствующие документы, но Диоскор позаботился выбрать лишь те, что служили его интересам. Представители Рима, естественно, желали огласить Томос папы Льва, содержавший однозначное мнение западной церкви по теме обсуждения, но им этого не позволили. Диоскор проигнорировал представителей Рима и папского авторитета.

Если верить официальным отчетам, слушание шло гладко и логично – но эти документы были плодом запугивания и отражали лишь версию определенной партии. Евтихий заявил о своей верности ортодоксальному учению и принципам Никеи и Первого Эфесского собора. Он быстро добился поддержки большинства из 114 епископов, включая тех, кто ранее его осудил. После оправдания Евтихия речь зашла о защите его доктрин и о борьбе с любыми теориями двух природ, то есть идеями Нестория (периодически собравшиеся восклицали хором: «Сжечь Нестория!»). Поскольку собор принял официальное решение о правильной доктрине, из этого следовало, что ее противники заблуждаются, а потому недостойны занимать высокие посты в церкви [287].

Монах Варсума не был епископом, так что его участие в соборе было делом необычным.Но его пригласили не из-за красноречия или личного обаяния. Он был в первую очередь важен тем, что могобеспечить вооруженных людейи был готов использовать их силу без особых сомнений

Так что здесь же речь зашла о противниках Евтихия – о Евсевии и Флавиане. Здесь Диоскор применил блестящий парламентский маневр. Сначала он предложил утвердить каноны Первого Эфесского собора, где говорится о том, что проповедник нового учения, противоречащего никейскому, подлежит осуждению. Когда все с этим согласились, Диоскор заявил, что Флавиан и Евсевий нарушили это правило и должны быть низложены. Услышав возражения, Диоскор, «исполненный буйства, громко воскликнул: «Помолчите; давайте выслушаем и других богохульников. Почему мы виним одного только Нестория? Существует много несториев» [288].