Фоско Марайни - Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи

Некоторые европейские писатели создают такое впечатление, что ламы – это категория людей, состоящая исключительно из сказочных мудрецов и аскетов, способных на самые необычайные сверхъестественные подвиги. Это самое что ни на есть ложное представление. Монашеский мир Тибета живой и разнообразный, в нем полно личностей всякого калибра, силы и характера. По существу, он так похож на мир католических священников, что это сходство поразило миссионера Эвариста Гюка еще в 1845 году. Действительно, там можно найти и аскета, который умертвлял свою плоть до тех пор, пока она не превратилась в тонкий инструмент скрытых психических сил, эдакую чувствительную антенну, протянутую в сверхчеловеческое и сверхъестественное. Но можно найти и прозорливого, упитанного настоятеля, который в мгновение ока решит ваши психологические и экономические проблемы, и кислого, малоприятного педанта, и добродушного простака, и ученого доктора, наизусть знающего Кангьюр и Тангьюр, но лишенного какой-либо внутренней искры; можно найти и блаженного, который напивается, поет, играет, занимается любовью и все-таки обладает мудростью в своей глупости. Но разве так не в тысячу раз лучше? Кого интересуют абстракции, когда есть люди из плоти и крови, с которыми можно познакомиться? Ламы не то, чем мы хотели бы их видеть; не музейные экспонаты, не фантастические фигуры, вырезанные из слоновой кости или нарисованные на пергаменте, а люди с их недостатками и свойствами, каждый со своей индивидуальностью, окрашенные чуть отличным светом цивилизации, основанной на чужих для нас посылках.

Мы прошли под аркой входных ворот и оказались в залитом солнцем дворе, где между немногими неровно посаженными деревьями росла зеленая трава. Он был полон того восхитительного ощущения покоя, который типичен для этих древних, освященных веками мест. Много трап (трапа – это обычный монах, в отличие от ламы, учителя, который учился и сдал какие-то экзамены) вышло и стояло у входа на кухню – огромное, дымное, закопченное помещение со сказочными котлами и громадными, совершенно черными балками, которые исчезали во тьме крыши. Другие трапы вышли на лестницу. Все они улыбались, большинство застенчиво, ожидая, что я скажу что-нибудь или подам приветственный знак. Тибетцы – настоящие ксенофобы, но самые неординарные. Их ксенофобия исключительно абстрактная и теоретическая. Они закрывают свою страну от иностранцев, и в Лхасе издаются самые строгие законы, чтобы не допускать туда чужих, но, когда среди них появляется белый человек, его встречают с энтузиазмом и поднимают страшный шум.

Для тибетцев белый человек – представитель мира увлекательнейших тайн. Для них мы – носители экзотики наоборот, экзотики самолетов, фотоаппаратов, часов, пенициллина, мира управляемых и воспроизводимых чудес. (Лама может научиться подниматься в воздух при помощи левитации, но только после многолетней подготовки и суровейших аскетических испытаний, и даже тогда он может потерпеть неудачу. Однако любой может летать на самолете.) Что делает нас экзотическими в глазах тибетцев – это наше магическое управление стихиями. Мы – мифический народ, заключивший союз с надземными и подземными демонами, которые дают нам сверхчеловеческие силы в исполнение бог знает какого дьявольского пакта. Омце оставил нас на минуту, конечно же чтобы предупредить настоятеля о нашем приходе. Ученики тут же окружили нас, все хотели посмотреть и потрогать мою камеру. Я еле сумел пробраться сквозь толпу. При этом я полными легкими вдыхал foetor tibeticus [7].

Foetor tibeticus состоит из разных ингредиентов, основа которых – страшная грязь тибетца и тибетской одежды. Повсеместный запах прогорклого масла придает ей последний лирический штрих. Грязь эта древняя, чудовищная и трехмерная. Руки, бедра, ноги и спины тибетца месяцами и годами покрывались коростой грязи. Такое впечатление, что каждый человек с любовью культивирует свою оболочку грязи, быть может, для того, чтобы сделать из тела более долговечный памятник или изучать геологию грязи в ее медленно аккумулирующейся и сложной стратификации. В конце концов грязь должна приобрести индивидуальность, собственный характер; у тебя должно появиться ощущение, что вас двое во внешней оболочке и что придет пора, когда она, эта штука, корка, превратится в форму, в негатив, из которого ты однажды ночью потихоньку вылезешь, оставив ее прислоненную к стене, безобразную и жирную, как роланг.

Масло (так же как кости и тишина) – одна из самых характерных черт Тибета. Кажется невероятным, что самки яков, пасясь между камнями и песком, могут давать такое огромное количество масла. Но на Тибете его полным-полно. Оно продается даже в самых глухих деревнях; его используют для жертвоприношений богам во всех храмах и личных молельнях; из него умело вырезают статуи и сложные орнаментальные узоры, а потом раскрашивают с необычайным изяществом; его жгут в лампах, им платят налоги; женщины мажут им волосы, а часто и лицо; его всегда принимают в подарок; его смешивают с пампой (жареной ячменной мукой) для еды и с чаем для питья. В Тибете масло повсюду. Оно используется все время, с любой возможной целью, и ты никогда не можешь скрыться от него.

Кости в Тибете так же повсеместны, как и масло. Там больше животных умирает своей смертью, чем их убивают в других странах; но нигде в мире, насколько мне известно, ты не найдешь столько туш, черепов, бедренных костей, позвонков и ребер, разбросанных по дорогам, за домами, вдоль горных перевалов. Для этого нет никаких причин в природе вещей; это просто странная культурная особенность. Кости животных не зарывают, не прячут с глаз долой и не уничтожают; их просто оставляют, словно камни, на дороге и у порога. Дети играют с ними или кидаются друг в друга. Я полагаю, что должна быть какая-то активная сторона в этой видимой пассивности; нетибетцам положительно должно нравиться, когда вокруг лежат кости. Похоже, для них кости что-то вроде цветка, украшения, удобства, удовольствия. Может быть, это напоминание об иллюзорной природе временного мира, из которого человек должен сбежать, если он хочет спасения? Кто знает!

Третья характерная черта Тибета после масла и костей – это невероятная тишина. Современная физика говорит о четырехмерном пространственно-временном континууме. Тибет состоит из четырехмерного пространственно-временного континуума. Есть желтая, охряная тишина камней, сине-зеленая тишина ледяных пиков, тишина долин, над которыми ястребы кружат высоко в солнечных лучах, и есть тишина, которая очищает все, высушивает масло, распыляет кости и оставляет в уме невыразимую, мечтательную сладость, как будто ты достиг какого-то древнего отечества, потерянного в начале времен.