Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

– Нет, это мы на него злимся, вот что, – гордо пояснила вторая. – За то, что он сотворил с нашим Семейством шестьдесят лет тому назад и семьдесят лет тому назад, а еще двадцать лет тому назад.

– Слышите? – Все трое прислушались. – Он взбежал наверх!

– Кажется, плачет.

– А взрослые разве плачут?

– Еще как, глупышка!

– Он в комнате у Сеси! Кричит. Хохочет. Молится. Плачет. То воет, то ноет, то жалуется – все сразу!

Младшая сама расплакалась. Она бросилась к двери подвала:

– Проснитесь! Вы, там внизу, – проснитесь! Вы – в ящиках! Дядюшка Джон здесь, и у него с собой кедровый кол! Я не хочу, чтобы мне пробили грудь кедровым колом! Проснитесь!

– Ш-ш-ш, – прошипела старшая. – Нет у него с собой кола! И тех, кто в ящиках, все равно не разбудишь. Слушайте, вы!

Девочки задрали головы вверх и, сверкая глазами, замерли в ожидании.

– Прочь от кровати! – приказала мать, стоя на пороге комнаты.

Дядюшка Джон склонился над сонным телом Сеси. Губы у него кривились. В зеленых глазах мелькали отчаяние, затравленность, исступление.

– Я что, опоздал? – сквозь рыдания хрипло выкрикнул он. – Ее уже нет?

– Давненько! – отрезала мать. – Ослеп, что ли? Она может днями отсутствовать. Порой случается, что и неделю вот так пролежит. Кормить ее не нужно – пищу для тела она получает от тех, в кого или во что вселяется. Давай убирайся отсюда!

Дядюшка Джон сдержал всхлипывания, уперся коленом в пружины кровати.

– Почему же она не дождалась? – настойчиво добивался он, окидывая Сеси безумным взглядом и снова и снова пытаясь нащупать ее замерший пульс.

– Ты что, не слышал? – Мать решительно шагнула к нему. – Ее нельзя трогать. Пусть лежит как есть. Тогда по возвращении она войдет в тело в точности так, как полагается.

Дядюшка Джон отдернул руку. Его длинное, грубое, красное лицо, изрытое оспинами, ничего не выражало, вокруг усталых глаз залегли глубокие черные борозды.

– Куда бы она могла отправиться? Мне позарез нужно ее разыскать.

Отрывистые фразы матери звучали резко, будто пощечины:

– Не знаю. Любимых уголков у нее много. Может, она внутри ребенка, который бежит к оврагу вниз по тропинке. Может, раскачивается на виноградной лозе. Может, притаилась внутри рака, смотрящего на тебя из-под камушка в ручье. А может, сидит внутри старика, что играет в шахматы на площади перед зданием суда. Тебе самому не хуже меня известно, что она может оказаться где угодно. – Мать насмешливо скривила рот. – Может, сейчас она стоит внутри меня во весь рост и с хохотом тобой любуется, а ты и не подозреваешь. Может, это она с тобой сейчас говорит и забавляется. А тебе и невдомек.

– Как-как… – Он грузно повернулся, будто громадный валун на шарнирах. Растопырил ручищи, ища, во что бы вцепиться. – Если бы я только подумал …

Мать продолжала говорить – до странности невозмутимо:

– Нет, конечно же, она не внутри меня, не здесь. А даже если бы и была, угадать никак нельзя. – В глазах у нее блеснуло неуловимое злорадство. Высокая, стройная, она мерила его бесстрашным взглядом. – А ты не растолкуешь, зачем она тебе понадобилась?

Дядюшка Джон, казалось, прислушивался к звону отдаленного колокола. Потом сердито встряхнул головой, словно желая избавиться от наваждения.

– Что-то там, внутри меня… – прорычал он и, оборвав фразу, склонился к холодному спящему телу: – Сеси! Вернись – слышишь? Ты ведь можешь вернуться, если захочешь!

За омытыми солнцем окнами через высокие ивы пронесся легкий ветерок. Дядюшка Джон подвинулся, и кровать заскрипела под его тяжестью. Вновь зазвонил колокол, и он стал к нему прислушиваться, но мать ничего не слышала. Только ему слышались эти далекие дремотные отзвуки летнего дня. Рот у него слегка приоткрылся.

– Сеси должна для меня кое-что сделать. Последний месяц у меня с головой не все ладно. Мысли какие-то чудные бродят. Чуть не поехал поездом в большой город посоветоваться с психиатром, да только не поможет он мне. Знаю, что Сеси по силам забраться мне в голову и прогнать оттуда все мои страхи. Ей нетрудно их высосать, как пылесосом, если она захочет. Она – единственная, кто может выскрести прочь всю грязь и смахнуть паутину, чтобы я стал как новенький. Вот зачем она мне нужна, неужто не понятно? – закончил он напряженным от ожидания голосом и облизнул губы. – Она должна мне помочь!

– После всего того, что ты причинил Семейству? – спросила мать.

– Ничего я такого Семейству не причинял!

– Говорят, – продолжила мать, – что в трудные времена, когда ты нуждался в деньгах, тебе платили по сотне долларов за каждого члена Семейства, которых ты выдавал властям для того, чтобы им колом проткнули сердце насквозь.

– Это не так! – Дядюшка Джон скорчился, точно его ударили в живот. – Доказательств нет. Ты лжешь!

– Тем не менее я не думаю, что Сеси захочется тебе помочь. И Семейство не пожелает.

– Семейство, Семейство! – Дядюшка Джон затопал ногами, как огромный распоясавшийся ребенок. – К черту Семейство! Я не желаю из-за вас с катушек слететь! Мне нужна помощь, черт побери, и я ее добуду!

Мать, сложив руки на груди, бесстрастно на него взирала.

Дядюшка Джон, понизив голос и стараясь избежать ее взгляда, со сдержанной угрозой проговорил:

– Послушайте меня, миссис Элиот, и ты, Сеси, тоже. – Он мотнул головой в сторону спящей. – Если ты здесь, на месте. Выслушайте вот что. – Он посмотрел на часы, тикавшие на дальней, залитой солнцем стене. – Если Сеси не явится домой сегодня вечером к шести часам, готовая прочистить мне мозги и вернуть разум, я… я обращусь в полицию. – Он выпрямился. – У меня есть список всех Элиотов, которые проживают на близлежащих фермах и в самом Меллин-Тауне. За час полиция сумеет наточить кедровых кольев для целой дюжины элиотовских сердец.

Он умолк, утер пот с разгоряченного лица. Постоял, вслушиваясь.

Снова ударили в далекий колокол.

Этот колокол дядюшка Джон слышал уже не первый день. Никакого колокола и не было, но он явственно различал звон. Колокол звонил и сейчас – то вблизи, то далеко, то совсем рядом, то неведомо где. Никто ничего не слышал – только он один.

Дядюшка Джон затряс головой и во всю мочь, чтобы перекрыть гудение колоколов, заорал на миссис Элиот:

– Ты меня поняла? – Он поддернул брюки, рывком за пряжку потуже затянул ремень и двинулся мимо матери к двери.

– Да, – произнесла мать. – Я поняла. Но даже мне не удается позвать Сеси домой, если она не хочет возвращаться. Со временем она объявится. Наберись терпения. И не спеши в полицию…

– Я не могу ждать, – оборвал ее дядюшка Джон. – Со мной черт знает что творится – в голове шумит уже целых два месяца! Больше мне этого не вынести! – Он злобно глянул на часы. – Ну, я пошел. Попробую найти Сеси в городе. Если не наткнусь на нее до шести – ладно, что такое кедровый кол, вам известно…