Оливер Боуден - Assassin's Creed. Братство

– Теперь пошли, – сказал он. – И без крика, иначе я буду вынужден отрезать тебе язык.

Ассасин потащил пленницу к двери, через которую скрылся Пьетро. За ней оказался коридор. Лукреция сопротивлялась, и Эцио приходилось то подталкивать ее, то волочить. Они спустились вниз, на этаж, где располагались тюремные камеры.

– Я думала, это только в сказках рыцари спасали принцесс из замков. Как романтично, – огрызалась Лукреция.

– Заткнись.

– Наверное, ты кажешься себе великим освободителем. Еще бы: сеешь хаос и панику, убиваешь всех без разбора.

– Я сказал – заткнись!

– Но у тебя нет никакой стратегии. Чего ты намереваешься достичь? Разве ты не знаешь, что мы сильнее?

У лестницы, ведущей вниз, Эцио остановился.

– Куда сворачивать? – спросил он.

Лукреция засмеялась и не ответила.

– Куда сворачивать? – повторил Эцио, хорошенько ее встряхнув.

– Налево, – сквозь зубы процедила Лукреция.

Немного помолчав, она заговорила снова. На этот раз Эцио ее не одергивал. Пусть болтает. Эта часть замка была ему уже знакома. Лукреция постоянно заявляла, что ей больно. Ничего, потерпит. Эцио волновало не ее состояние, а возможная засада.

– А знаешь, что стало с остатками семейства Пацци? – вдруг спросила Лукреция. – Ты еще не забыл это флорентийское семейство, истребленное твоими стараниями? Твой дорогой друг Лоренцо, так называемый Великолепный, лишил их всего, что они имели, и бросил в тюрьму. Всех! Даже тех, кто был совершенно непричастен к заговору против него.

Сам того не желая, Эцио вспомнил про месть Катерины, которую она учинила форлийским мятежникам. В сравнении с ее жестокостями действия Лоренцо казались чистой воды милосердием. Усилием воли Эцио прогнал неуместные мысли.

– Женщинам семейства Пацци было запрещено выходить замуж. Не пощадили даже умерших. Их имена были сбиты с могильных плит, – продолжала Лукреция. – Упоминания о семействе Пацци были вырваны из летописей и исторических книг – вжжжих! Прямо вот так.

«Но тех из Пацци, кто был непричастен к заговору, не пытали и не убивали», – подумал Эцио. Что касается Катерины… в то время она считала, что поступает справедливо. Однако кое-кто из ее прежних союзников посчитал такую жестокость чрезмерной и отвернулся от нее. В конечном итоге это и позволило Чезаре захватить Форли.

Однако Катерина и сейчас оставалась важным союзником. Это главное. Все остальные чувства, которые он испытывал по отношению к этой женщине (настоящие или придуманные), стоило подавить.

– Ты и твои дружки-ассасины не принимаете в расчет последствия ваших действий. Для вас главное – будоражить народ. А что будет дальше с этим народом, вы не думаете.

Лукреция остановилась, чтобы перевести дух. Эцио что есть силы толкнул ее вперед, но и это не закрыло ей рот.

– В отличие от тебя и таких, как ты, Чезаре закончит начатое и принесет Италии мир. Он убивает во имя высшей цели… опять-таки в отличие от тебя.

– Безмозглые и ленивые люди представляют собой легкие мишени.

– Можешь говорить что хочешь, – ответила Лукреция, почувствовав, что Эцио задели ее слова. – Чувствую, я напрасно трачу слова на такого ipocrita [73], как ты.

Камеры были уже совсем близко.

– Запомни, – прошептал Эцио, вынимая кинжал, – если хоть одним звуком предупредишь караульных, останешься без языка.

Лукреция тяжело сопела, но молчала. Эцио осторожно шагнул вперед. Караульные, сменившие прежних, сидели за столом и играли в карты. Бросив Лукрецию на пол перед собой, он прыгнул на караульных и оборвал их жизнь раньше, чем они успели понять, что происходит. Лукреция тем временем поднялась и пыталась убежать. Эцио мигом догнал ее, зажал рот рукой и развернул и обратном направлении. Лукреция зубами порвала перчатку на руке Эцио, но, поняв, что сейчас никто не придет ей на помощь, сдалась и сникла.

Катерина уже стояла возле двери с решетчатым окном.

– Привет, Лукреция, – сказала она, хищно улыбаясь. – Я соскучилась.

– Vai a farti fottere, troia! Иди трахни саму себя, шлюха!

– Ты, как всегда, обаятельна и остроумна, – сказала Катерина. – Эцио, подведи ее к решетке. Я возьму у нее ключ.

Эцио подтолкнул Борджиа к решетке. Катерина просунула руку между грудей Лукреции и извлекла ключ, висевший на черном шелковом шнурке.

Ассасин быстро открыл дверь и втолкнул Лукрецию в камеру. Тот же ключ подошел и к кандалам Катерины. К счастью, она не была прикована к стене.

– Стража! Стража! – вопила Лукреция.

– Замолчи! – поморщилась Катерина.

Схватив со стола караульных грязную тряпку, она быстро соорудила кляп и втолкнула в рот своей противницы. Эцио связал Лукреции ноги, после чего закрыл дверь на замок.

Эцио и Катерина переглянулись.

– Мой герой, – сухо сказала она.

– Идти сможешь? – спросил Эцио, пропуская ее слова мимо ушей.

Катерина сделала несколько шагов и споткнулась.

– Похоже, кандалы сделали свое черное дело.

Эцио поднял ее на руки. Он знал: при первой же опасности ему придется бросить ее, как мешок, поскольку для сражения ему понадобятся обе руки.

– Куда теперь? – спросила Катерина.

– Вначале в конюшню, а потом – кратчайшим путем подальше отсюда.

– Эцио, зачем тебе меня спасать? Серьезно. Форли в руках Чезаре, так что я абсолютно бесполезна.

– Но у тебя осталась семья.

– Это же не твоя семья.

Эцио шел не останавливаясь. Он помнил, где находится конюшня. Похоже, Катерина была единственной узницей на этаже, и потому в коридоре им больше не встретилось ни одного караульного. И все равно ассасин осторожничал, опасаясь ловушки. То и дело он останавливался и прислушивался. Его ноша была легкой. Удивительно, но и после стольких дней плена волосы Катерины пахли ванилью и розами, напоминая Эцио о более счастливом времени, проведенном с этой женщиной.

– Послушай, Эцио. Той ночью в Монтериджони, когда мы… вместе принимали ванну… я должна была убедиться в том, что ты верен мне. В твоей готовности защищать Форли. Это было в интересах братства и в моих собственных. Но… Эцио, ты меня понимаешь?

– Если тебе требовалась моя поддержка, достаточно было лишь попросить.

– Мне нужно было привлечь тебя на свою сторону.

– Моей верности и моей руки с мечом тебе было мало. Тебе потребовалось еще и мое сердце. – Эцио больше не останавливался. – Ho è la politica [74]. Конечно, я знал об этом. Могла бы и не объяснять.

Сейчас его сердцу казалось, будто оно падает в бездонный колодец. И как ее волосам удалось сохранить этот аромат?

– Катерина… – У Эцио пересохло в горле. – Они… Чезаре…

Она поняла его и улыбнулась. Губами, не глазами.

– Нет, дальше словесных оскорблений они не пошли. Должно быть, мое имя еще не утратило свою значимость. На мою честь… не покушались.