Стефан Петручо - Дэдпул. Лапы

Все медленно поворачиваются ко мне. Каждый старается быть вежливым и не показывать страха – кроме маленькой девочки. Она взвизгивает и прижимает к себе овчарку, словно боится, что я накапаю на неё гноем.

Повисает тишина. Кажется, никто не собирается спросить меня, как дела.

Чем скорее я отсюда выберусь, тем лучше, так что я прерываю неловкое молчание:

– Эм-м… можно мне щенка?

Билл проявляет удивительное для старика проворство. Он хватает ближайшего щенка и суёт мне на колени.

– Держи.

– На самом деле я надеялся потискать вон ту…

Женщина с лабрадором подъезжает ко мне и отдаёт собаку.

– Вот вам второй. Вам они нужнее, чем мне.

– Это очень славный песик, спасибо, но я хотел…

– Вот, возьмите моего.

Один за другим они сгружают мне на колени щенков, пока я не скрываюсь в куче мокрых носов, тёплых лбов и топорщащихся усов.

Возможно, они пытаются спрятать твоё лицо.

Да нет, я думаю, они просто проявляют заботу.

Эх. Находиться в этой тёплой пушистой куче довольно приятно. Щенкам плевать, как я выгляжу, кто я такой и что я сделал. Эти огромные глазища на маленьких мордочках действительно смотрят на меня с интересом – и это не галлюцинация, как в фильме «Большие глаза».

Я чувствую себя…

Счастливым?

Папа, можно мне собаку?

А это ещё откуда?

Мой отец был редким сукиным сыном, военным, скорым на расправу. Он меня не понимал и не любил. Мог ли я осмелиться попросить у него собаку? Я вроде бы помню, как он говорил, будто пёс приучит меня к дисциплине… Или мне только кажется?

За мельтешением ушей и носов встаёт его лицо, и я почти слышу, как он произносит: «Да».

Собака? Это мне? Правда?

Нет! Надо быть сильным! Надо… не поддаваться… радости!

Эй, куда подевалась эта чёртова колли? Она же только что была здесь. Вот блин! Видите, видите, что бывает, когда отвлекаешься?

Я вскакиваю со стула. Щенки разлетаются во все стороны. Стряхивать эту любвеобильную шубу довольно неприятно, не скрою, но немного жестокости помогает мне войти в привычную колею. Я оглядываю комнату. Дверь закрывается, но в щёлку я успеваю заметить колли – она убегает по коридору, словно зная, что я пришёл за ней.

Я прыгаю через щенков – нескольких мне приходится оттолкнуть. Девочка снова визжит. Ко мне бежит санитар.

– Тихи, тихо! Спокойно, парень! – он говорит со мной как с разгорячившимся конём. – Не уверен, что тебе можно вставать.

Потом он приглядывается к моему лицу и отступает.

Я толкаю дверь с такой силой, что срываю её с петель. Сзади доносятся крики и лай, но сейчас у меня нет времени с этим разбираться. И, честно говоря, оно вряд ли появится. Дверь падает на пол, колли оборачивается и, завидев меня, выпрыгивает в окно.

Она действительно знает, что я пришёл за ней. Или это всё моё лицо.

Так или иначе, я бегу следом. Выпрыгиваю через окно во двор, падаю на доктора и сиделку, обоих сбиваю с ног.

Лесси, Лесси, куда же ты подевалась?

Здравый смысл подсказывает, что собаки не лазают по деревьям. Ноги у них слишком длинные, а когтей толком нет. Не то что у кошек. Правда, YouTube говорит об обратном, и колли подтверждает его слова. Словно маленький бесёнок, она карабкается по свисающей ветке клёна и, залившись лаем, перемахивает через стену.

Я взбираюсь на стену вслед за колли и пытаюсь понять, куда она направилась. Отсюда я вижу два основных пути к бегству. Впереди – четыре полосы Хоут-Авеню, шесть полос трассы 278 и ещё четыре полосы Астория-бульвара. В общей сложности целых двенадцать полос, и по всем несётся поток машин – вечер пятницы, чего вы хотите. А второй путь? Слева и справа – тихие улочки, заросшие деревьями, маленькие домики и целый лабиринт дорожек и задних дворов. Смышлёная собака может целый месяц тут прятаться.

И куда же бежит эта чокнутая псинка? Прямо на огромную шумную улицу. Может, всё дело в том, что её узкий череп давит на мозг, но я даже со стрелой в башке принимал более разумные решения. Колли уворачивается от нескольких машин, которые с визгом тормозят, но пара безбашенных внедорожников заставляет её свернуть назад и ждать, пока движение поутихнет.

Прямо как в игре «Фроггер».

И что теперь? Если бы я был уверен, что эта собачка превратится в громадное чудище, наверное, я бы подумал: «А ведь было бы не так уж плохо, если её сбили, пока она ещё беспомощна».

И что бы это было с этической точки зрения?

Грех попустительства?

Но я не уверен. Поэтому я выбегаю на дорогу вслед за ней.

Из-за всех этих гудков и мигающих фар ко мне снова подступают галлюцинации. Перед глазами мелькают картинки: папино лицо, Софи на баскетбольном матче, сломанный телефон. Я не улавливаю связи.

Ситуацию усугубляет желание собачки во что бы то ни стало от меня удрать. Когда она замечает, что я её нагоняю, то забывает про всякую осторожность и бросается на шоссе. Мчащееся мимо такси виляет в сторону так быстро, что два колеса чуть не отрываются от земли.

Тормоза визжат, как визжал бы поросёнок Уилбур из книжки «Паутинка Шарлотты», если бы ему не повезло и он таки угодил бы фермеру под нож. Такси заносит сразу на две полосы. Одну занимает красивая новенькая «акура», вторую – какая-то ржавая жестянка, которая не прошла бы техосмотр, даже если бы хозяин подкупил автослесаря. И все три машины сталкиваются с оглушительным грохотом. Или, как сказали бы в комиксах:

Веселье продолжается. Срабатывают подушки безопасности, повсюду разлетаются осколки машин. И тут я вижу трактор с прицепом, который несётся прямо на мою собачку. Я бы сказал, что она замирает, как олень в свете фар, но она собака – поэтому она замирает, как собака в свете фар.

Я с треском вскакиваю на крышу ближайшего авто и перепрыгиваю с одной машины на другую, пока не добираюсь до кабины трактора. Я резко дёргаю руль – к немалому удивлению весьма сонного водителя. С его грязной головы падает грязная кепка, он смотрит на меня, я на него – и мы оба орём благим матом.

Трактор не останавливается – ну, знаете, инерция, все дела, – но складывается чуть ли не пополам. Скрежет металла и визг резины вырывает колли из оцепенения. Она прекращает играть в гляделки с фарами и, чудом избежав превращения в котлету, прыгает на решётку радиатора.

Когда трактор наконец останавливается, мы с водителем видим распластавшуюся по радиатору колли – смотрится она очень потешно – и улыбаемся друг другу. Тут он снова начинает орать. Прежде чем водитель успевает наградить меня каким-нибудь нелестным эпитетом, я вырубаю его.