Джен Александер - Пустошь

– Нет, не защитишь. А теперь, пожалуйста, расскажи мне правду.

Деклан переплетает свои пальцы с моими. По руке проходит волна электрического тока, и я подавляю невольный вздох. Деклан, кажется, ничего не заметил. Он ведет меня прочь от бара. Солнце садится, бросая свет на засохшие растения. Болезненно красиво.

Я вздрагиваю, и Деклан поворачивается ко мне.

– Все хорошо. Пока ты со мной, никто тебя не обидит.

Почему-то я ему верю.

Людоеды редко наведываются в этот район. Я внимательно изучала карту Оливии: единственные имена в округе подсвечены зеленым. И все же я проверяю, легко ли достается нож из ножен, а пистолет из кобуры.

Мы проходим несколько кварталов и останавливаемся на детской площадке. Это всего лишь бесполезная часть декораций. Только идиот станет устраивать здесь убежище, а те немногие дети, которых еще не успели убить людоеды, думают лишь о выживании.

Сижу рядом с Декланом на ржавых качелях.

– Вспоминается детство, – говорит он, глядя в небо.

– Удаление, – напоминаю я.

Деклан смотрит на грязь у нас под ногами и ковыряет ее носком ботинка. Уголки его губ приподнимаются в ту же минуту, как опускаются плечи.

– Его отправят в центр удаления.

– Центр удаления? – переспрашиваю я. – Специальное место, где убивают персонажей?

Деклан кивает.

– Почему нельзя их просто застрелить? Или убить током?!

– Кто знает? Так уж решили в «Лан корп».

– А что происходит потом?

– Персонажа отвозят в операционную: яркий свет, врачи, охрана – совсем как в старых фильмах, где героев похищают инопланетяне.

Прислушиваясь к скрипу качелей, я закрываю глаза. Оказывается, удаление производит врач в специальном центре, и оно требует прямого телесного контакта. Мне представляется, как я лежу без сознания в металлическом гробу – лицо опухшее, из тела торчат десятки прозрачных трубочек. Я с трудом сглатываю.

– Врач делает что-то с головой персонажа?

– Да. Производит полную деактивацию. Разрывает связь между игроком и персонажем. Поджаривает церебральный чип.

Деклан похлопывает меня по макушке. Я пригибаюсь и отпихиваю его руку.

– Смерть мозга наступает через тридцать секунд, максимум – через минуту. Корпорация не хочет, чтобы конкуренты скопировали ее технологии. А вообще, удаления случаются довольно редко. Когда геймеры заканчивают курс лечения, персонажей возвращают поставщику. Потом их передают наемным работникам и вводят в игру в роли негодяев. Удаляют только сильно изувеченных персонажей, потому что ремонтировать их слишком накладно.

Вместо своего тела в регенераторе я вижу теперь другую картинку: женщина, напомнившая мне Миа, отчаянно хватается за макушку и молит меня достать что-то у нее из головы. Я крепче ухватываюсь за металлические цепочки.

– А когда персонажи умирают, происходит то же самое? В смысле, умирают во время игры?

– Иногда.

– Они осознают, что с ними происходит?

– Да.

– И тебе не противно работать на компанию, которая делает такое с людьми? Которая платит сотрудникам за то, чтобы они управляли каннибалами?

– Вертью… – произносит Деклан. И умолкает.

Мы сидим, качаясь на качелях, и наблюдаем за проходящими мимо людьми – за персонажами. Никто не обращает на нас внимания. А ведь в один прекрасный день любой из этих несчастных может обрести власть над собственным телом за секунду до того, как его мозг взорвется.

– Думаешь, они счастливы на реабилитации? – спрашиваю я.

При звуке этого слова меня прошибает холодный пот, хотя никаких воспоминаний о реабилитации не осталось – если я вообще ее проходила.

– Их подвергают всем видам жестокости, какие только можно представить. Если бы в «Лан корп» не научились управлять телами персонажей, у них бы остановилось сердце.

– Значит, процедура неприятная?

– Хуже смерти.

– Ты говоришь так, будто сам ее проходил!

Какое-то время Деклан молча качается на качелях, потом произносит:

– Не проходил. Но я работал в центре реабилитации достаточно долго и знаю, как там все устроено.

– Можно это как-то остановить?

Деклан недоуменно приподнимает одну бровь, и я поясняю:

– Можно как-то уничтожить игры и прервать реабилитацию? Есть же способ заглушить сигнал нескольких чипов. Значит, должно быть средство… не знаю… разом освободить целую толпу персонажей.

А дальше что? Вернуть их сознание в «Пустошь», чтобы они боролись за выживание?

Деклан смотрит в землю.

– Не исключено, – говорит он, потом фыркает и добавляет: – Кто-нибудь из конкурентов «Лан корп» наверняка над этим работает.

– Надеюсь.

Надеюсь, они что-нибудь придумают до того, как Итана отправят на удаление. Я осознаю, что произнесла его имя вслух, только когда Деклан откашливается. Он закатывает глаза.

– В чем дело? – резко спрашиваю я.

– Почему его судьба тебя так волнует?

– Потому что он может умереть, если какой-то придурок решит воспользоваться своим правом от него избавиться.

Потому что я успела всей душой привязаться к голосу и доброму лицу Итана.

К личности Лэндона.

Деклан перестает раскачиваться и трясет головой.

– А ведь настоящий Итан, вполне возможно, ужасно неприятный тип. Может, он серийный убийца или невротик. Или пинает маленьких щенят.

– Может, я тоже.

Деклан пододвигается ко мне. Качели страшно скрипят, и от этого звука меня передергивает.

– Ты – нет.

– Я убивала. Много раз.

– Ты убивала, потому что тебя заставляла сидящая за дисплеем трусиха. Ты убивала, потому что у твоего геймера проблемы с психикой.

– И все же это делала я. Можно сколько угодно притворяться, но правды не изменить.

Деклан склоняет голову набок и молча меня разглядывает. Чувствую себя жуком под лупой. Закусываю губу и отворачиваюсь.

– Что? – спрашиваю я.

– С этаким комплексом вины ты совсем себя замучаешь. Сделай одолжение – закрой глаза.

– Почему я должна…

– Просто закрой глаза и представь, что ты в другом месте. Где угодно, только не в «Пустоши».

Я закатываю глаза, но все-таки зажмуриваюсь. Внезапно я понимаю, что стою на карнизе между двумя окнами, прижавшись спиной к известняковой стене. Это точно не «Пустошь», хотя место кажется знакомым. Влажные ладони скользят по стеклу, в ушах стучит кровь. Вокруг творится что-то невообразимое: соседние здания в огне, а внизу, десятью этажами ниже, дерутся люди.

Я распахиваю окно и осторожно забираюсь внутрь. Не успеваю подумать, что теперь я в безопасности, как хватаю прислоненное к стене ружье. Мне откуда-то известно, что это снайперская винтовка. Опираясь на подоконник, я приникаю к ней и смотрю в оптический прицел. Потом выпускаю всю обойму в дерущихся на улице людей.