Майкл Гаррисон - Нова Свинг

– Это местечко и вправду продается?

Лив Хюла, которая утро провела вытирая со стен десятилетнюю пыль и грязь, а после обеда завалилась спать, зевнула и ответила:

– Я недорого возьму.

– Вижу.

– Например, когда я здесь появилась, вон та стена была белая.

Эдит отключилась, закрыв глаза, а когда открыла снова, зрение ее приспособилось к полумраку. Первое, что она увидела, был свет, омывающий, подобно воде, черные полки, пускающий зайчиков по бутылкам за барной стойкой, сочащийся по беленой стене, которая вопреки усилиям хозяйки оставалась желтой. Увидела она также столики разной высоты на хромированных ножках, с покорябанными мраморными столешницами, а наверху, в углах потолка, паутинообразную массу теневых операторов. Увидела мокрую тряпку на цинковой пластине барной стойки. В баре было двое или трое посетителей, но их Эдит с легкостью могла игнорировать, зная, что в этот час «Белая кошка, черный кот» обычно пустует: слишком поздно обедать, слишком рано надираться. Подойдя к окну, она посмотрела вверх-вниз по Стрэйнт-стрит, на миг вообразив улицу частью нового Глоуб-Тауна, представив, как, открой Эдит здесь свое дело, сюда потянется бизнес-клиентура если не на весь вечер, то хотя бы не из праздного любопытства. Впрочем, она не могла быть в том уверена. От бара она хотела не этого. И тем не менее сказала:

– Знаешь, что я вижу в этом месте?

– Что?

– Пока ничего. Но музыку слышу. Слышу.

– Тебе налить? – спросила Лив.

Эдит сказала, что да, налить рому.

– И так, чтоб заколбасило.

Она быстро выпила половину порции и перегнулась через барную стойку.

– Ты же в любой момент, – почувствовала она потребность заметить, – могла попросить, чтобы теневые операторы расчистили для тебя эти стены.

– Это бы выглядело недостаточно аутентично.

– Я не стану так сентиментальничать, – пообещала ей Эдит.

Женщины глядели друг на друга, и каждая взвешивала в уме последствия избранной формы разговора. Потом Лив сказала:

– Может, ты меня не помнишь. Но я помню, что ты тут раньше бывала.

Ответа не последовало.

– Мне жаль, – добавила она настойчиво, – что между вами с Виком так все вышло.

– Я о нем не думаю, – предостерегающим тоном заметила Эдит.

Они еще минут пять перекидывались репликами в той же манере; сверху спустился парень, которого Лив подцепила на пляже, и несмело улыбнулся Эдит.

– Приветик, – сказал он.

Налив себе стакан воды из-под крана, он обнял Лив, жадно выпил и побрел к дверям, где уличное освещение выгодно подчеркнуло его ноги в льняных шортах до колен. Лив смешала еще коктейли. Затем Эдит спросила, сколько Лив хочет за бар, и Лив ответила, добавив:

– Там наверху жилая комната с удобствами. Но сантехника пока не доделана.

– Думаю, что мы договоримся, – сказала Эдит, поразмыслив.

– Перебирайся сюда, когда посчитаешь нужным.

– И еще одно, – уточнила Эдит, – этот парнишка входит в цену?

Они рассмеялись, Эдит отсчитала деньги в цинковую кассу и вышла, и так вот оно получилось. Десять минут спустя дочь Эмиля Бонавентуры, новоиспеченная владелица недвижимости без особых на то планов, способных ограничить ее обостренное восприятие, оказалась в том конце Стрэйнт-стрит, что граничил с Зоной. Там она стояла довольно долго, глядя, как краснеет солнечный свет – любому известно, что это мера скорости удаления объектов, – и думая про Эмиля. Она впервые сюда явилась. Она испытывала ревность и была озадачена. Значит, вот каков был предмет его многолетних услад: приключения в заброшенных домах и заводских зданиях, среди куч мусора, сохранявших примерные очертания улиц, точно после бомбежки в войну; ржавые дорожные знаки, словно сигналы подсознания; акры пустого бетона, уходящие в туман, к атмосферным линзам и прочим оптическим иллюзиям. Тут много чего происходило, но трудно было уразуметь что. Она слышала музыку как из волшебной страны. Возникло и стало садиться второе солнце, исполинские крутящиеся полосы света попеременно, как в мультфильме, становились пурпурными и зелеными.

– Ты на полном серьезе думаешь, что я в это поверю? – спросила Эдит.

После ухода Эдит Бонавентуры Лив почувствовала слишком сильное облегчение, чтобы обрадоваться. Она вымыла посуду – просто чтобы согреть руки теплой водой. Поглядела на деньги, вырученные за бар. Пересчитала их снова. Разделила на две кучки, более крупную отнесла к одному из столиков в углу и аккуратно выложила на столешницу.

– Ну что, теперь я точно влипла, – сказала она Антуану Месснеру.

Антуан в свой черед пересчитал деньги. Когда закончил, вид у толстяка сделался не такой счастливый, как Лив ожидала.

– Да ну, – уверила она его. – Они настоящие.

Он сказал, что так и подумал.

– Ну а в чем тогда дело, Антуан?

Он приходил сюда каждый день после полудня с тех пор, как они вместе осматривали корабли, иногда с Моной под ручку, иногда в одиночестве; но вел себя не так, как в прежние дни, когда вечера напролет жаловался на жизнь Вику Серотонину. Антуан был не так словоохотлив, как обычно, настроение у него улучшилось и в целом стабилизировалось, но дела обстояли даже хреновее прежнего. Он стал больше пить. Его кожаная пилотская куртка полиняла, а бриджи засалились. Он то и дело говорил с кем-то, бросая фразочки вроде:

– Иисусе Христе, Андрей, ну я же тебе услугу оказывал…

Теперь он косо развернулся на стуле и пару мгновений не глядел на Лив, собираясь с мыслями. Потом снова посмотрел на нее, повозился со своим бокалом, где еще оставалось коктейля на четверть дюйма, но, как бы мало напитка ни было, как его ни взбалтывай, умные молекулы миксера неизменно выделяли в нем отчетливые розовый и желтый слои. На планетах, которые повидал за свою карьеру Антуан, изобретение могло считаться крайне мудреным. Он допил коктейль и скорчил гримасу.

– Я больше не могу летать, – признался он. – Я тебе все собирался сказать об этом.

Он вспомнил свои полеты на динаточниках, места, которые посетил, и диковины, которые повидал. Гэй-Лун, Амбо-Данс, Уэйтроуз-II, Тысяча Солнц: он разбрасывался целями, как деньгами, по звездам Пляжа и Радиозаливу. Он тогда летал глубоко. Он катался на волне Алькубьерре. Он покупал одну ракету за другой; за неимением фантазии все они совокупно именовались «Цыпочками Кино». Проворачивал сделки там и сям. Обгонял на шаг ЗВК и рвущийся из его собственных навигационных систем на волю код. Но в конце концов он проиграл в этой гонке с собой, как частенько случается с людьми навроде Антуана, и на Санта-Муэрте надышался какой-то хрени, повредившей как его носовую перегородку, так и восприятие реальности. Для космопилота это был тяжелый удар. Для человека, уверенного в собственной неуязвимости, тоже. Черт подери, он ведь вообще тупо не прогнал, как оказался мальчиком на побегушках у Вика Серотонина в Саудади: все из рук валилось, да и только. Теперь, попытавшись все это осмыслить, он обнаружил, что предательски моргает.