Орсон Скотт Кард - Ксеноцид

– Да, вы абсолютно правы, – пробормотала Ванму.

Ей стало стыдно за свою несдержанность.

– И не склоняй передо мной голову, – сказал Эндер. – Или ты ее показала в таком ракурсе, Джейн?

Джейн, должно быть, ответила ему, но ответа Ванму не расслышала.

– Мне плевать, какие у них обычаи, – возразил Эндер. – Преклоняясь подобным образом, человек унижает себя, а я не желаю, чтобы девочка унижалась передо мной. Она не совершила ничего постыдного. Да, девочка открыла нам глаза на десколаду, и это может спасти сразу несколько разумных рас.

Ванму вслушалась в его речь. Он верил в то, что говорил. Он превозносил ее и ее поступки.

– Я здесь ни при чем, – запротестовала она. – Это Цин-чжао. Это она задалась таким вопросом.

– Цин-чжао! – фыркнула Эла. – Она действительно околдовала тебя, в точности как Конгресс подчинил себе Цин-чжао.

– Ты не имеешь права презирать ее, ты же совсем ее не знаешь! – воскликнула Ванму. – У нее замечательный ум, она очень добра, мне никогда не сравниться с ней…

– Ну вот, опять эти боги, – вздохнул Эндер.

– Все время боги, – подчеркнула Эла.

– Что вы хотите сказать? – вспыхнула Ванму. – Цин-чжао никогда не утверждала, что она богиня, и я этого не говорила.

– Говорила, – грустно произнесла Эла. – Ты же сама сказала: «Цин-чжао мудра и очень добра».

– «У нее замечательный ум, и она очень добра», – поправил ее Эндер.

– «Мне никогда не сравниться с ней», – закончила Эла.

– Дай-ка я тебе кое-что расскажу о богах, – предложил Эндер. – Не важно, насколько ты умна или сильна, – всегда найдется кто-то умнее и сильнее тебя, а когда ты вдруг повстречаешься с кем-то, кто сильнее и умнее всех остальных, то сразу подумаешь: «О, это бог. Это совершенство». Но, уверяю тебя, вскоре непременно найдется человек, по сравнению с которым твой «бог» будет выглядеть неоперившимся птенцом. Этот человек будет и умнее, и сильнее, и вообще лучше твоего «бога». Так вот, позволь мне объяснить тебе, как я отношусь к богам. Я считаю, что истинный бог не станет сердиться или пугаться кого-то и пытаться подавить предполагаемых противников силой. Деяние Конгресса, когда он изменил гены определенных людей и сделал их более умными, более продуктивными, могло обернуться щедрым, достойным божества даром. Но Конгресс был напуган и поэтому поработил народ Пути. Он хотел, что вы оставались в подчинении . Настоящему богу и без того хватает власти там, где это действительно необходимо. Настоящие боги предпочитают учить тебя, чтобы ты стала им подобной.

– Цин-чжао обучала меня кое-чему, – пожала плечами Ванму.

– Но только пока ты повиновалась ей, пока поступала так, как желала она, – заметила Джейн.

– Я недостойна, – ответила Ванму. – Я слишком глупа, мне никогда не сравниться с ней мудростью.

– Однако ты поняла, что я говорю правду, – сказала Джейн, – тогда как Цин-чжао видела одну лишь ложь.

– Так ты богиня? – спросила Ванму.

– Говорящие с Богами и пеквениньос только на подходе к истине, они только начали узнавать о себе правду. Я же и так все знаю. Я была создана.

– Чушь, – поморщился Эндер. – Джейн, скажи еще, что ты взяла и выпрыгнула из головы Зевса.

– Нет уж, я не Минерва [27], – улыбнулась Джейн.

– Насколько нам известно, ты просто появилась, – сказал Эндер. – И никто тебя намеренно не создавал.

– О, спасибо, а я-то беспокоилась, – съязвила Джейн. – Однако вы ведь можете назвать имена своих создателей – родителей, какой-нибудь там правительственный департамент по усыновлению, – я же единственная в своем роде во всей Вселенной, я случайность.

– Нет, так не пойдет, – перебил Эндер. – Либо тебя кто-то намеренно создал, либо ты случайность. Одно из двух. Ибо случайность – это нечто происшедшее непреднамеренно, по стечению обстоятельств. Что, теперь ты затаишь злобу на всех сразу? Население планеты Путь лютой ненавистью возненавидит Конгресс, стоит только людям узнать, что́ с ними сотворили. А ты, стало быть, будешь злиться из-за того, что с тобой никто ничего подобного не проделал?

– Захочу – и буду, – фыркнула Джейн, но в ответе явно скользнула смешинка.

– Вот что я думаю, Ванму, – сказал Эндер. – Ты не вырастешь до тех пор, пока не перестанешь беспокоиться о том, чем руководствуется кто-то там еще. Лучше поищи собственный смысл жизни, тот, в который уверуешь лично ты.

Сначала Эндер и Эла объяснили все Валентине. Так получилось, что она случайно заглянула в лабораторию, хотела спросить Эндера о чем-то совсем другом. Ее словно озарило; в общем, так же, как и они, она мгновенно поверила в десколаду в роли диктатора лузитанской гайалогии. И согласилась с ними, что эти взгляды ни в коем случае не следует распространять, не обсудив их с пеквениньос и не выслушав мнения деревьев-отцов.

Эндер намеревался опробовать теорию сначала на Сеятеле, прежде чем обращаться и объяснять что-либо Человеку или Корнерою. Эла и Валентина пришли к такому же выводу. Ни Эла, ни Эндер, еще много лет назад выучившие язык деревьев-отцов, не смогли освоиться с ним настолько, чтобы вести свободную беседу. Еще более важной причиной было то, что они просто-напросто чувствовали себя свободнее рядом с похожими на млекопитающих братьями. Деревья все-таки были чужды им. Попробуй догадайся, глядя на дерево, что оно там себе думает? Нет, сложными предположениями сначала лучше делиться с братьями-пеквениньос, а не с деревьями.

И только когда они уже вызвали Сеятеля в кабинет Элы, когда закрыли дверь и начали объяснять, только тогда Эндер осознал, что разговор с братом мало чем отличается от беседы с деревом. Даже после того, как целых тридцать лет он бок о бок прожил и проработал с ними, Эндер так и не научился различать язык тела пеквениньос, ему были доступны разве что самые очевидные проявления их эмоций. Сеятель, казалось, относился абсолютно безучастно к тому, что ему пытались втолковать. Пока Эндер рассказывал, что они узнали во время разговора с Джейн и Ванму, Сеятель вел себя скорее нетерпеливо. Он, как маленький мальчик, беспрестанно ерзал на стуле, смотрел по сторонам, разглядывал стены, устремлял глаза в потолок так, словно разговор страшно утомил его. Естественно, Эндер знал: пеквениньос не придают значения так называемому «пристальному взгляду», они не ищут его, но и не избегают. Они не обращают никакого внимания на то, как ты выглядишь во время беседы с ними. Но обычно пеквениньос, которые работали бок о бок с людьми, старались вести себя, как положено в человеческом обществе, чтобы люди видели: братья проявляют должное уважение к их словам. Сеятель прекрасно умел притворяться, но сейчас он даже не пытался этого делать.

А когда долгая речь подошла к концу, Эндер убедился, сколько сил ушло у обычно очень терпеливого и спокойного Сеятеля на то, чтобы просто высидеть на стуле. Стоило им сказать, что у них все, как Сеятель в ту же секунду сорвался с места и принялся бегать – нет, не бегать, носиться по комнате, касаясь всего, что можно. Не сбивая, не сметая на своем пути, как поступил бы на его месте человек, не разбрасывая вещи по комнате, – Сеятель скорее ощупывал то, чего касался, пытался проникнуть в структуру материала. Эндер встал, решив задержать его и немножко успокоить, – он был достаточно знаком с поведением пеквениньос, чтобы увидеть обратную сторону этого бурного взрыва и понять, что Сеятель сейчас испытывает огромное потрясение.