Орсон Скотт Кард - Ксеноцид

– Я немало побродил в своей жизни, – вставил Эндер. – Но вот с совокуплением дела у меня обстояли неважно.

– Я говорю об общих тенденциях, – пояснила Валентина. – Всегда находятся необычные индивидуумы, которые не следуют общепринятым нормам. Что же касается женской стратегии, Сеятель, то она абсолютно иная. Вместо миллионов и миллионов сперматозоидов женщина носит в себе ограниченное количество яйцеклеток, и каждый ребенок требует огромных усилий только для того, чтобы народиться на свет. Поэтому женщины предпочитают стабильность. Они непременно должны знать, что им всегда хватит еды. Большу´ю часть жизни мы проводим в сравнительно беспомощном состоянии, когда сами не способны разыскать или добыть пищу. В нас отсутствует дух бродяжничества, мы, женщины, предпочитаем укрепиться на одном месте и осесть. Если же из этого ничего не получается, тогда мы начинаем искать самых сильных и здоровых самцов, чтобы совокупиться с ними. А самый идеальный вариант для нас – найти сильного, здорового самца, который останется с нами и будет снабжать нас всем необходимым, вместо того чтобы шляться на сторону и совокупляться с кем попало и когда попало.

Поэтому на самца давят сразу с двух сторон. Первейшая его нужда – распространить семя, по необходимости прибегая даже к насилию. А другая – стать привлекательным для женщины, предстать перед ней в виде надежной и верной опоры, одновременно подавив в себе тягу к беспорядочным связям и желание действовать больше силой. Женщина также разрывается между двумя резонами. Прежде всего она желает заполучить себе семя наиболее сильного, наиболее мужественного самца, чтобы будущее дитя получило в наследство хорошие гены, – именно это больше всего привлекает самок в жестоких, сильных самцах. А второй резон – получить защиту стабильного, спокойного мужчины, не отличающегося крутым нравом, чтобы младенец рос в тепле и безопасности и чтобы как можно больше ее детей достигли зрелости.

Вся наша история, все, что я узнала за время странствий, пока историком скиталась по Галактике и пока наконец не сорвалась с этого ничего не обещающего в смысле воспроизводства крючка и не обзавелась семьей, – все мои знания можно истолковать так: все без исключения люди слепо исполняют то, что им диктуют гены. Мы разрываемся между доводами рассудка и естественными желаниями организма.

Наши великие цивилизации – не более чем социальные машины по созданию идеальных убежищ для самок, где каждая женщина может рассчитывать на покой и стабильность. Наши юридические и моральные кодексы, созданные как попытка свести к минимуму насилие и обеспечить безопасность собственности, – все они воплощают основную женскую стратегию: заловить себе хорошего самца.

И наоборот, племена кочующих варваров, жившие за пределами цивилизации, следовали в основном самцовой стратегии – стремились распространить семя. Внутри племени наиболее сильные и превосходящие других мужчины, как правило, получали во владение лучших женщин – либо посредством узаконенной полигамии, либо, улучив момент, когда остальные самцы бессильны, просто завладевали подходящей самочкой. Но и такие самцы не могли размножаться до бесконечности – вожди отправляли их воевать, заставляли убивать, вышибать друг другу мозги в стремлении к победе. Они сублимировали свой сексуальный позыв в битве, утверждая себя как мужчин, убивая самцов-соперников и после победы совокупляясь с овдовевшими женщинами. Ужасные, чудовищные мотивы, но именно благодаря спровоцированному ими поведению гены и обеспечивают нам выживание.

Эндер испытывал некоторую неловкость, слушая обличительную речь Валентины. Он знал, каждое слово ее – правда, он и раньше слышал о таком, но каждый раз почему-то ощущал какое-то сопротивление внутри себя, превращался в Сеятеля, который должен узнать о своем народе нечто подобное. Эндер хотел возразить Валентине, сказать, что кое-кто из самцов ведет себя вполне цивилизованно, но разве в своей жизни он не творил насилия, не участвовал в войнах? Разве он не скитался по свету? Так что его решение осесть на Лузитании на самом деле было стремлением преодолеть в себе присущие самцам движущие силы, которые были вколочены в него в ту пору, когда он был юнцом, поступившим в Боевую школу. Он хотел стать цивилизованным человеком и обзавестись семьей.

Но даже тогда он женился на женщине, которая не особо жаждала нарожать побольше детей. На женщине, семейная жизнь с которой в конце концов лишилась всякой цивилизованности. «Если я действительно следую описанной модели самца, то меня можно назвать неудачником. После меня не осталось ребенка, который нес бы мои гены. Женщины не принимали моих законов. Я – яркий представитель отклонения от нормы. Но я так и не воспроизвелся, следовательно мои нетипичные гены умрут вместе со мной и социальным моделям самца и самки больше не будет угрожать опасность от такого промежуточного типа, как я».

Пока Эндер разбирался с собственными мыслями по поводу толкования Валентиной человеческой истории, Сеятель ответил тем, что снова взобрался на стул, – таким образом он демонстрировал презрение и насмешку.

– И что, после того как вы объяснили мне, будто люди тоже являются орудиями какой-то генетической молекулы, я, по-вашему, должен почувствовать себя значительно лучше?

– Вовсе нет, – пожал плечами Эндер. – Мы просто хотели сказать тебе, что практически все наши действия могут быть объяснены с точки зрения воздействия некоего гена. Но это вовсе не означает, что поступки пеквениньос бессмысленны.

– Человеческая история может быть представлена в виде борьбы между нуждами женщин и нуждами мужчин, – сказала Валентина, – но я хотела сказать, что даже в этом свете существуют герои и монстры, великие события и благородные деяния.

– Значит, когда дерево-брат отдает нам древесину, – сделал вывод Сеятель, – оно приносит жертву племени. А не вирусу.

– Если ты отказываешься от понятия племени и обращаешься к вирусу, пойди еще дальше – откажись от вируса и обратись к миру, – сказал Эндер. – Десколада поддерживает существование планеты. Поэтому дерево-брат приносит себя в жертву, чтобы спасти целый мир.

– Очень умно, – заметил Сеятель. – Только ты совсем забыл: ради спасения планеты должно отдать жизнь не какое-то определенное дерево, а бо́льшая часть всех лесов.

– Верно, – согласилась Валентина. – Десколаде безразлично, какие деревья погибнут, а какие уцелеют. Но сами деревья-братья не относятся к смерти с подобным равнодушием. Как и вы, маленькие братья, которые забираются в домишки, чтобы согреться. Вы высоко цените благородный жест деревьев, которые идут ради вас на смерть, даже если десколада не может отличить одно дерево от другого.