Орсон Скотт Кард - Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера

Эла тупо смотрела в стену.

– Что вам нужно знать?

– Во-первых, то, что узнает Конгресс, когда распечатает ее файлы. Во-вторых, как работает десколада.

– Да, – кивнула Эла, – ради Миро она сделает это. – Она вызывающе поглядела на него. – Знаете, она любит нас. Ради одного из своих детей она могла бы прийти к вам сама.

– Хорошо. Будет много лучше, если она придет. Через час. В кабинет епископа.

– Да, – повторила Эла. Какое-то время она сидела неподвижно, потом встала и заторопилась к двери. Остановилась. Вернулась. Обняла его и поцеловала в щеку. – Я рада, что вы все это рассказали. Рада знать.

Он поцеловал ее в лоб. Когда дверь за Элой захлопнулась, Эндер опустился на кровать, лег на спину и стал смотреть в потолок. Думал о Новинье. Пытался представить себе, каково ей сейчас. «И пусть это было страшно, Новинья, не важно: твоя дочь сейчас торопится домой, уверенная, что, несмотря на боль и унижение этого дня, ты встанешь и сделаешь все, чтобы спасти своего сына. Я готов взять у тебя всю боль, Новинья, если в придачу получу вот такое, полное, нерассуждающее, доверие твоих детей».

Великий рабби учил народ на рыночной площади. Случилось так, что в то утро какой-то муж обнаружил доказательства неверности своей жены и толпа приволокла ее на рыночную площадь, чтобы побить прелюбодейку камнями. (Все вы знаете одну такую историю, но мой друг, Говорящий от Имени Мертвых, рассказал мне еще о двух рабби, оказавшихся в той же ситуации. Вот о них я и хочу поведать вам.)

Рабби вышел вперед и встал рядом с женщиной. Из уважения к нему толпа отступила, и люди замерли в ожидании, все еще сжимая камни в руках.

– Есть ли среди вас те, – сказал он им, – кто никогда не пожелал жену другого мужчины, мужа другой женщины?

И люди ответили:

– Всем нам знакомо это желание. Но, рабби, никто из нас не поддался ему.

И рабби сказал:

– Тогда встаньте на колени и благодарите Бога за то, что Он дал вам силы. – Он взял женщину за руку и увел ее с площади. И прежде чем отпустить, прошептал ей на ухо: – Расскажи лорду-правителю, кто спас его фаворитку. Пусть он знает, что я его верный слуга.

Женщина осталась в живых, потому что община ее слишком продажна и не может защитить себя.

Другой рабби, другой город. Как и в первом случае, он останавливает толпу, подходит к женщине:

– Пусть тот из вас, на ком нет греха, первым бросит в нее камень.

Люди ошарашены, они забывают о своем единстве, о своей цели, ибо начинают вспоминать свои собственные прегрешения. «Может быть, – думают они, – придет день и я окажусь на месте этой женщины, тогда я сам буду нуждаться в прощении и возможности начать все сначала. Я должен обращаться с ней так, как желал бы, чтобы обращались со мной».

Они разжали руки, и камни посыпались на землю. И тогда рабби подобрал один из упавших камней, высоко поднял его над головой женщины и изо всех сил обрушил камень вниз. Удар расколол череп несчастной, ее мозги забрызгали мостовую.

– Я тоже не без греха, – сказал людям рабби, – но, если только совершенным людям будет позволено осуществлять правосудие, закон скоро умрет и наш город погибнет вместе с ним.

Женщина умерла, ибо ее община была слишком окостенелой, чтобы выносить отклонения.

Наиболее популярная версия этой истории замечательна тем, что описывает практически уникальный случай. Бо́льшая часть сообществ колеблется между разложением и rigor mortis (трупным окоченением) и гибнет, если заходит слишком далеко в ту или иную сторону. Только один рабби осмелился потребовать от людей совершенного равновесия – соблюдения закона и милосердия к оступившемуся. Естественно, мы убили его.

«Minha irmã. Моя сестра». Эти два слова гудели в голове Миро так долго, что он перестал их замечать, они превратились в фон. «A Quanda é minha irmã. Кванда – моя сестра». Ноги несли его привычной дорогой – от прасы на детскую площадку, в лощину, на вершину холма. На самом высоком холме города поднимались шпиль собора и башни монастыря, нависавшие над Станцией Зенадорес и над воротами, словно сторожевые крепости, охраняющие проход. «Наверное, Либо шел этой дорогой, когда отправлялся на свидание с моей матерью. Интересно, они встречались на Биостанции? Или ради сохранения тайны просто валялись на траве, как свиньи на фазендах?»

Он остановился у дверей Станции Зенадорес и попытался придумать какую-нибудь причину, чтобы войти туда. Только ему нечего там делать. Он еще не написал доклада о сегодняшних событиях, но ведь он так и не понял, что именно они видели. Магия – иначе не назовешь. Свинксы поют дереву песенку, и оно в ответ разваливается на доски и инструменты. «Да уж, плотник бы там остался без работы. Аборигены оказались куда более развитым народом, чем мы предполагали. Предметы многоцелевого использования. Каждое дерево одновременно тотем, надгробный памятник и маленькая фабрика по производству разных разностей… Сестра. Я должен что-то сделать, только не помню что.

Свинксы подходят к этому разумнее всех. Считают друг друга братьями и плевать хотели на женщин. Разве не было бы лучше для тебя, Либо… и ведь это правда… ой нет, я должен называть тебя папой, а не Либо. Как жаль, что мама ничего тебе не рассказала, ты бы мог качать меня на колене. Своих старших детей: Кванду на одном, Миро на другом. До чего же прекрасные у нас дети! Родились в один год – всего два месяца разницы. Как, наверное, уставал бедный папа! Сбегал от жены, чтобы потискать маму на нашем заднем дворе. Все жалели тебя – у бедняги только дочери. Зря жалели. Ты породил чертову уйму сыновей. А у меня, оказывается, куда больше сестер, чем я когда-либо думал. На одну сестру больше, чем нужно».

Он стоял у ворот и смотрел на черную полосу леса, начинавшегося от вершины холма. «У меня нет никаких научных оснований для ночного визита туда. Что ж, пожалуй, воспользуюсь вполне ненаучным желанием. Схожу узнаю, есть ли на поляне место еще для одного брата? Я, наверное, слишком велик, чтобы спать в хижине, так что придется мне жить снаружи. И я не очень хорошо карабкаюсь по деревьям, но зато знаю парочку технологических трюков, и теперь мне ничто не мешает рассказывать то, что вы захотите знать».

Он положил ладонь правой руки на коробку распознавателя, а левой потянулся открыть ворота. На долю секунды замер, не понимая, что происходит. Потом его руку словно обожгло, нет, ее явно пытались отпилить ржавой пилой. Он вскрикнул и оторвал ладонь от ворот. Со времени установки ворот они никогда не оставались горячими после того, как зенадор клал руку на распознаватель.