Уильям Гибсон - Периферийные устройства

– От того, что случилось с восьмьюдесятью процентами?

Уилф просто кивнул на экране «Полли» и продолжил рассказ про Лондон. Там и раньше селились те, кто владеет миром, но не живет в Китае, так что город уцелел и потом первым начал расти.

– А что с Китаем?

Экран «Перекати-Полли» тихонько заскрипел, увеличивая угол подъема камеры.

– У китайцев была фора.

– В чем?

– В последжекпотовском устройстве общества. Ваше-то формально еще считается демократией. – Тут экран снова скрипнул и уставился на мамин газон. – Влиятельным людям, которые пережили джекпот и укрепились, демократия была не нужна. Они обвинили ее во всем.

– Так кто правит на самом деле?

– Олигархи, корпорации, неомонархисты. Наследственные монархии обеспечили привычный каркас. По сути феодальный, считают критики системы. Те немногие, что сейчас есть.

– Так правит король Англии?

– Лондонское Сити, – ответил Недертон. – Гильдии. В тесной связке с такими, как отец Льва. А такие, как Лоубир, дают им эту возможность.

– Так весь мир левый? – Флинн вспомнила разговор с Лоубир. – Кроме шуток?

– Клептархия – не шутка, – ответил Недертон.

Кловис Фиринг, которую Лоубир представила как старейшую свою подругу, была впрямь живописно и демонстративно стара – по меньшей мере ровесница самой Лоубир. В черной вязаной шляпке-клош на безволосой голове и траурном викторианском платье, настолько скучном, что наряды Тлен рядом с ним показались бы клоунскими, она походила на иссохшие мощи святого – мощи с пронзительными и очень подвижными черными глазками. «Культура Кловис», ее магазинчик на Портобелло-роуд, торговал исключительно предметами американского быта.

По дороге Лоубир объяснила Недертону, зачем его сюда взяла. Даэдра прислала приглашение на вечер вторника, хотя инспектор и не разрешила пока открыть сообщение. Сделать это и отправить ответ следовало из места, никак не связанного со Львом, чтобы не свести архитектуру семейной безопасности Зубовых с той, которая охраняет Даэдру.

– Кловис, этого молодого человека зовут Уилф Недертон, – говорила сейчас Лоубир, благодушно оглядывая варварское нагромождение предметов в тесном магазинчике. – Он пиарщик.

Миссис Фиринг – так значилось на входе – стрельнула в него быстрым взглядом ящерицы. Такой густой сети морщин и бородавок, как на ее высохшем личике, Недертон еще никогда не видел. Белки глаз были желтоватые, в паутинке лопнувших сосудов, сквозь пергаментную кожу толщиной, наверное, в несколько микронов, отчетливо просвечивал череп.

– Мы не станем его слишком строго за это осуждать, – сказала она неожиданно твердым голосом, в котором слышался американский акцент, хотя не такой выраженный, как у Флинн. – Я не знала, что тебе нужен пиарщик.

Ее руки, лежащие на прилавке, напоминали птичьи когти, на одной угадывалась татуировка, от времени утратившая всякую форму и совершенно неподвижная.

– Его друзья увлекаются континуумами, – сказала Лоубир. – Ты про такое слышала?

– В последние несколько лет от них отбоя нет. Они скупают всё две тысячи тридцатых – две тысячи сороковых годов. Стараются забраться как можно дальше от джекпота как такового. Примерно в две тысячи двадцать восьмой. Чем я могу быть тебе полезна, солнце мое?

– Уилф, – сказала Лоубир, – если не возражаете, я хотела бы поболтать с Кловис. Вы можете открыть почту и сделать звонок с тротуара. Не отходите от автомобиля, пожалуйста. Если случайно побредете в сторону, он вас вернет.

– Конечно, – ответил Недертон. – Рад был познакомиться, миссис Фиринг.

Кловис Фиринг, не обращая внимания на него, пристально смотрела на Лоубир.

– Мне надо освежить память, дорогая, – сказала та, когда он шел к дверям.

Был поздний вечер, и субботняя толпа уже заметно поредела. Торговцы с тележками по большей части сложили товар и уехали, хотя магазинчики, как у Фиринг, еще работали. Автомобиль Лоубир стоял перед домом завуалированный, однако от корпуса поднимался пар – странный эффект, который пешеходы старательно не замечали. Мимо, увлеченно беседуя, прошествовали два итальянца опереточно-профессорского вида и скрылись в лавке часовщика чуть дальше на противоположной стороне улицы. Автомобиль пощелкивал через неравные промежутки времени, словно остывающий металл. Недертону вспомнилось убитое лицо Флинн в лунном свете. Рассказ про джекпот вышел тяжелым. Недертон вообще не любил повествовательные аспекты истории, особенно этой ее части. В некоторых она рождала тягостный надлом, как в Тлен, других, как Льва, словно не затрагивала вовсе.

Он повернулся к витрине миссис Фиринг и сделал вид, будто разглядывает каменные наконечники под стеклянным колпаком – загадочные символы древнего порядка вещей. В залитом луной саду Флинн ему вроде бы удалось различить некий другой порядок. Он попытался вспомнить, что Лоубир говорила о мыслях Тлен по его поводу, но так и не сумел. Щелкнул языком по нёбу, вызвал приглашение Даэдры, изучил подробности. Прием должен был состояться в «Парадизе», Фаррингдон, на пятьдесят шестом этаже, то есть в бывшей Аэлитиной квартире, которую Бертона наняли охранять. В той самой, где Флинн видела убийство. Приглашение было на самого Недертона и доктора Анни Курреж, которую ждали периферально. Упоминался просто «прием» без указания поводов или степени официальности.

Новое прикосновение языком к нёбу. Круговое течение на эмблеме Даэдры. На сей раз – никакого гранитного зала. Приглушенный свет, плохо различимое помещение с легким намеком на будуарность.

– Мистер Недертон!

Ее гламурный модуль, радостно-изумленный.

– С благодарностью принимаю любезное приглашение Даэдры, – сказал он. – Доктор Курреж будет сопровождать меня периферально.

– Даэдра будет очень жалеть, что вы ее не застали, мистер Недертон. Попросить, чтобы она вам перезвонила?

– Нет, спасибо, в этом нет необходимости. До свидания.

– До свидания, мистер Недертон! Хорошего вам вечера!

– Спасибо. До свидания.

Эмблема Даэдры исчезла, возникла эмблема Лоубир.

– Вы снова в фаворе, как я погляжу.

– Вы подслушивали.

– Святая правда. Пожалуйста, вернитесь на секундочку в магазин.

Недертон вошел, стараясь не задеть чучело крокодила – или, может быть, аллигатора – в цилиндре, на задних лапах, с двумя парными револьверами (игрушечными, подумал Недертон) в одинаковых кобурах. Рукояти револьверов были украшены изображением бычьих голов.

Лоубир и Фиринг по-прежнему были у прилавка. Между ними лежал прямоугольник желтовато-белого пластика.

– Узнаете? – спросила Лоубир, указывая на поднос.

– Нет, – ответил Недертон, разглядывая аляповатую надпись «200 ЛЕТ КЛЭНТОНУ», даты с интервалом в два столетия, выцветшие полустертые виньетки.