Аластер Рейнольдс - Пропасть Искупления

Он видел, как лодка уходит в море, как Жакоте опускает инкубатор на лед, как из-за спины офицера появляется Хоури и они вдвоем идут на выручку, ступая быстро, но осторожно.

Над Малининым висело небо сизого, как у обнаженного мозга, цвета, с единственным чернильным пятном глаза бури. Темный хоботок уже почти дотянулся до моря. Воронка загибалась в сторону, к айсбергу.

Лодка с выключенным мотором покачивалась на волне высотой в метр, и вокруг была уже не вода, а густой суп из серо-зеленой органики. Пятно простиралось во все стороны на много десятков метров, и наиболее плотным скопление было в центре, именно там, где остановился Скорпион. Дальше была угольно-черная, относительно чистая вода, еще дальше виднелось несколько островков жонглеров образами. Среди пены и воды мелькали толстые щупальцеподобные образования. Они вздымались и опадали, временами двигаясь с медленной, зловещей целеустремленностью хватательных конечностей.

Скорпион поискал в лодке, чем бы обвязать лицо. Вонь уже ввинчивалась в его сознание. Люди называли этот запах гниющих помоев, канализации, компостной ямы неприятным, в крайнем случае дурным. Для свиней же он был совершенно невыносимым.

Он снял чехол с медицинского чемоданчика и дважды обернул им лицо. Глаза не закрыл – их щипало, слезы лились непрерывно, но с этим он ничего не мог поделать.

Скорпион встал, рискуя полететь за борт, и кое-как поднял на руки мешок с трупом. Ярость, с которой он вытолкнул за борт Васко, отняла последние силы. Теперь покойник казался даже не в два, а в три раза тяжелее, чем был на самом деле. Ухватив мешок копытами, Скорпион потащил его к корме. Под тяжестью двух тел, находящихся у одного борта, лодка могла зачерпнуть воду и пойти ко дну, но, если спускать груз с носа или кормы, ничего не случится.

Скорпион поскользнулся и рухнул навзничь, а мешок с телом шлепнулся на дно лодки.

Свинья утер слезы, но лучше от этого не стало. Воздух загустел от микроорганизмов, над морем колыхалась зеленоватая мгла. Необходимо было взять себя в руки.

Он снова встал и вдруг заметил опускающийся к морю темный хобот. Скорпион взялся за мешок и поволок к корме. У лодки, точно стая потревоженных морских змей, вились призрачные существа, бутылочно-зеленые фигуры возникали и распадались, будто по прихоти безумного скульптора. Когда свинья глядел прямо на них, контуры подводных жителей казались бессмысленными, но подсознание замечало детали чужеродной анатомии: необычные сочленения органов, фантасмагорические лица и туловища, кривые разинутые рты, грозди глаз, взирающих на него с нелепым осуждением, распахнутые веером четкие крылья. То и дело из зеленой каши выныривали рога и когти, на мгновение застывали, чтобы тут же кануть в бесформенное ничто. Непрерывные изменения биомассы жонглеров сопровождались их бульканьем, а также посвистом влажного и теплого ветра.

Скорпион повернулся так, чтобы мешок лег между ним и кормой. Наклонившись над Клавэйном, взял его за плечи, поднял и взвалил на заднюю банку. Заморгал, пытаясь сосредоточиться. Вокруг лодки продолжалось зеленое кружение.

– Прости, – проговорил он.

Это должно было случиться иначе. Скорпион не раз представлял себе смерть Клавэйна. Допуская, что сам проживет достаточно долго, чтобы стать тому свидетелем, он воображал похороны друга в торжественной обстановке, при горящих факелах и огромном скоплении людей. По его убеждению, Клавэйн должен был умереть тихо и легко, в столице колонии, среди ближайших друзей. На худой конец, совершив подвиг, может быть тысячный в своей жизни, он бы лежал, прижав ладонь к маленькой, на вид пустяковой ране. С серым, как осеннее небо, лицом, едва дышащий, он пробыл бы в сознании достаточно долго, чтобы прошептать напутствия Скорпиону и другим – тем, кто пойдет дальше без него.

Это была бы достойная смерть, хорошее завершение праведного пути. А печальные и торжественные похороны – именно то, о чем можно рассказывать грядущим поколениям.

Но вышло совсем не так.

Скорпиону не хотелось размышлять о том, что лежит в мешке, как и о том, что он совершил. Он не желал вспоминать медленную и мучительную смерть Клавэйна, которая стала таковой его, Скорпиона, стараниями. Даже оказаться простым очевидцем казни на айсберге – это было бы ужасно. Думая же об исполненной им роли палача, Скорпион почувствовал: в душе у него что-то умерло.

– Не допущу, чтобы они погибли, – проговорил он. – В твое отсутствие я всегда старался поступать так, как поступил бы ты. Это вовсе не потому, что возомнил себя равным тебе. Знаю, мне с тобой никогда не сравняться. Я с трудом вижу чуть дальше собственного носа. Много раз говорил тебе и сейчас повторю: парни вроде меня годятся только в исполнители.

Глаза жгло. Скорпион подумал о горькой иронии этих своих слов.

– Что ж, наверное, так и должно было закончиться. Прости, Невил. Ты заслуживал лучшего. Ты всегда был смелым человеком и никогда не шел наперекор совести, чем бы это тебе ни грозило.

Скорпион замолчал и глубоко вздохнул, чувствуя себя немного странно оттого, что разговаривает с покойником. Он никогда не умел говорить важно и торжественно. На его месте Клавэйн справился бы куда лучше. Но Скорпион сидел в лодке, а мертвый Клавэйн лежал в мешке.

Скорпиону не оставалось ничего другого, как сделать, пусть и коряво, то, что было в его силах. Бо́льшую часть жизни он так и поступал.

Клавэйн простит, подумал он.

– Сейчас я опущу тебя в море, – проговорил Скорпион. – Надеюсь, ты хотел именно этого, дружище. И надеюсь, там ты найдешь то, что искал.

Упав в пятно биомассы, мешок мгновенно исчез. И тотчас движение жонглеров вокруг лодки ускорилось. Хоровод абсурдных силуэтов закружился еще неистовее, приближаясь к пику бешеной активности.

В небе рыщущий хобот вытянулся почти горизонтально, определенно нацелившись на айсберг. Кончик уже не имел цилиндрического сечения, он разделялся на черные пальцы, которые тоже росли, и ветвились, и гнулись, и хватали воздух.

Задача была выполнена, большего Скорпион сделать не мог. Он еще раз взглянул на резвящиеся силуэты жонглеров образами и вздрогнул – ему почудилась среди бесчисленных образов пара женских лиц.

Они были поразительно похожи, но одно казалось более взрослым, строгим, печальным и умудренным. Словно его обладательница слишком многое повидала и поняла – больше, чем вмещает одна человеческая жизнь. В течение краткого мига две незнакомки, неподвижные, словно статуи, смотрели на свинью, потом растворились в мерцающей подвижной гуще.

Островок биомассы начал распадаться. Непрерывно меняющаяся стена образов осела, развалилась на несколько частей и ушла в глубину. Одновременно едкие миазмы утратили свою агрессивность. Возможно, это означало, что его дело сделано. Однако в небе над головой Скорпиона черное нечто продолжало тянуть свои ветвящиеся пальцы к айсбергу.