Аластер Рейнольдс - Пропасть Искупления

Некоторое время назад Глаур вставил ключ в скважину. Во вторую вставил свой ключ Сейфарт. Ключи следовало повернуть одновременно, а потом плавно, синхронно опустить рычаги до упора. Так и было сделано, и загудели сервомоторы, защелкали реле, отсоединяя штатные системы управления.

Глаур знал, что под этим кожухом тикают бронированные часы, отсчитывая секунды до отключения блокировки. Рычаги успели подняться только наполовину: еще двенадцать или тринадцать часов до того момента, когда снова защелкают реле и движение собора вернется в обычный режим.

Очень долго. Через тринадцать часов от «Пресвятой Морвенны» может ничего не остаться.

Уперевшись спиной в перила мостка, Глаур крепко ухватился руками в перчатках за левый рычаг. Потом что есть силы потянул его вниз. Ручка осталась на месте, под тем же углом, словно была приварена. Глаур попробовал потянуть за другую, потом за обе одновременно. Напрасная трата сил: он отлично знал конструкцию системы блокировки, способную противостоять любому внешнему воздействию, значительно превосходящему силу его рук. Эта система выдержит натиск банды бунтовщиков, один человек ей нипочем.

Но инженер все равно должен был попытаться.

Обливаясь потом и дыша все учащенней, Глаур вернулся на нижний ярус машинного отделения и нашел там мощные инструменты. Потом снова поднялся к панели. Зал заполнился стуком и звоном, эти звуки перекрывали мягкое гудение машин.

Но и теперь не удалось справиться с рычагами.

Глаур запыхался. Его ладони, скользкие от пота, не могли удержать металл; он так обессилел, что с трудом поднимал даже самый легкий молоток.

Но даже если удастся переместить рычаги в крайнее положение, где они должны оказаться по окончании двадцатишестичасового цикла, что дальше? Он всего лишь хочет остановить «Пресвятую Морвенну» или свернуть с нынешнего курса, но уничтожить или частично разрушать собор – ни в коем случае. Можно вырубить реактор – подступов к нему осталось достаточно, – но пройдет много часов, прежде чем это возымеет его действие. Еще сложнее устроить диверсию в машинном отделении, вещь трудная, если не сказать неосуществимая. Заклинить передаточный механизм можно лишь чем-нибудь массивным, например куском сцепного дышла из ремонтной мастерской, предназначенным для ремонта или переплавки, но такую тяжесть в одиночку не поднять. Ему сейчас и монтировку не поднять, настолько он вымотался.

Глаур прикинул шансы испортить или обмануть навигационную систему наблюдения: камеры, следящие за Путем, телескопы астроориентации, детекторы магнитного поля, вынюхивающие сигнатуру закопанного кабеля. Но все эти устройства несколько раз продублированы, и установлены они большей частью снаружи, на корпусе «Пресвятой Морвенны», высоко над землей. А те, что внутри, размещены в труднодоступных уголках надстроек.

Смирись с неизбежным, сказал он себе: инженеры, конструировавшие систему блокировки, родились не вчера. Если и существовал относительно легкий способ остановить «Пресвятую Морвенну», то они учли его и приняли меры.

Собор не должен был остановиться или свернуть с Пути. Глаур обещал Сейфарту, что до последней минуты будет следить за машинами. Но есть ли теперь необходимость в этом слежении? Машинное отделение больше не подчиняется Глауру, его отобрали у инженера, как будто вдруг перестали ему доверять.

Повернувшись, Глаур взглянул с мостка на пол гигантского зала, на смотровое окно, над которым он так часто проходил. За окном со скоростью треть метра в секунду скользила земля.

Кораблик с хрустом коснулся поверхности Хелы выпущенными лыжами и застыл посреди им же самим образованной слякоти, которая спешила вернуться в состояние льда. Скорпион расстегнул фиксаторы и покинул кресло; шаттл был настолько мал и легок, что зашатался от этих движений. Свинья проверил скафандр, убедился, что все соединения функционируют должным образом. Сознание так и норовило рассредоточиться, теряло ясность, как слабый и далекий радиосигнал. Возможно, доктор Валенсин прав: надо было остаться на субсветовике, а на Хелу отправить кого-нибудь помоложе.

«Да пошли вы!» – подумал Скорпион.

Он напоследок еще раз проверил индикаторы шлема, удостоверившись, что все параметры показаны зеленым светом. Более тщательные проверки не имели смысла – скафандр либо исправен, либо нет, а если скафандр неисправен, значит Скорпион погибнет. И если его не убьет вакуум, то это может сделать враг, поджидающий за ближайшим камнем.

Постанывая от боли, свинья повернулся, чтобы открыть замок люка. Дверь отскочила от корпуса, плашмя шлепнулась на лед. Скорпион ощутил порыв ветра – последний воздух из кабины вырвался наружу, в пустоту. Скафандр, похоже, был цел – ни один зеленый огонек не сменился на красный.

А через секунду Скорпион уже был на льду: коренастый, но низкий, как человеческий подросток, в специально для свиней разработанном скафандре цвета голубой металлик. Он обогнул корабль, держась подальше от раскаленных докрасна дюз, открыл грузовой люк. Нагнулся, кряхтя от боли, и что-то поискал, перекладывая вещи неуклюжими руками в двупалых перчатках. Руки у гиперсвиньи не очень-то хваткие, а засуньте их в рукава скафандра – и получите форменные культи. Но Скорпион наловчился работать в таких перчатках. У него для этого была целая жизнь.

Он вытянул из глубины отсека лоток размером с обеденный поднос. На этом лотке, словно яйца Фаберже, были уложены три мины-пузыря. Скорпион взял одну с инстинктивной осторожностью, хотя никто не слышал, чтобы мина-пузырь срабатывала случайно, – и пошел прочь от застывшего на льду шаттла.

Он отдалился всего на сотню шагов: достаточно, чтобы выброс дюзы не задел мину. Потом опустился на колени и ножом Клавэйна выковырял во льду коническую ямку. Поместил туда мину так, чтобы наружу торчал только кончик, повернул рифленое кольцо на тридцать градусов. Сделать это удалось не сразу, очень уж скользкими были перчатки. На макушке мины загорелся красный индикатор: она на боевом взводе.

Скорпион встал и сразу замер: что-то привлекло его внимание. Подняв голову, он взглянул на Халдору. Планеты уже не существовало, на ее месте виднелся механизм, занимающий гораздо меньшую часть неба. Выглядел он весьма странно, напоминая рисунок из средневекового космологического трактата, некий плод экстатических галлюцинаций: геометрическое кружево с бесчисленными, тонко проработанными деталями. На периферии машины от узелков «кружева» отходили явственно мерцающие лучи, перекрещиваясь друг с другом. Ближе к центру механизм становился слишком мудреным, чтобы различить его структуру, не говоря уже о том, чтобы описать ее и запомнить. Скорпион подумал, что сможет запомнить лишь это ощущение головокружительной сложности, – как будто сам Господь показал ему внутренность своих часов. И сразу же накинулась мигрень, словно висящий в небе предмет не желал, чтобы свинья смотрел на него долее положенного.