Кен Маклауд - Ночные проповеди

Он искоса взглянул на Лодыря, затем посмотрел по сторонам, прежде чем перейти Хай-стрит. На углу виднелся паб «У декана Броди», чье название отражало двойственную натуру Эдинбурга. За ученость и университетский дух города отвечала позеленевшая от времени статуя Юма [18]напротив.

– Да, – согласился Лодырь. – Именно потому я не мог рассказать тебе.

Вместе они перебежали идущую вниз Бэнк-стрит. Фергюсон остановился рядом с лестницей Уэверли и прислонился к стене, глядя на вокзал далеко внизу и Принсес-стрит за ним. Оттуда доносились, отдаваясь эхом, бестелесные голоса, оповещавшие о поездах.

– Именно поэтому я и злюсь. Ты просто взял и не захотел мне ничего рассказывать. Понимаешь?

– Теперь понимаю.

Фергюсон постучал костяшками пальцев по панцирю Лодыря так, что зазвенел металл.

– Если бы ты рассказал мне про лейтенанта, я бы понял. Я бы ни слова против тебе не сказал, – он наклонился, поскреб в затылке. – У него все совсем плохо, да?

– Наверное. Он отказывается лечиться. Скажем прямо, он не слишком доволен жизнью. С другой стороны, у него есть свои радости. Рыщет где вздумает. Совокупляется с себе подобными – подобными если не телом, то разумом. Он многое подмечает вокруг и считает, что постепенно одолевает своих демонов. Я ему много раз говорил проконсультироваться с психиатром, это доступно и несложно, – но он не хочет ни в какую. Думаю, наши с ним встречи – он их называет «сессиями» – для него полезны. Возможно, их эффект накапливается. За прошедшие годы наметилось определенное улучшение.

– Если честно, положа руку на сердце: он – полезный источник информации?

– Да. Но не только. Главное – мы с ним друзья. Машина и человек.

– Ну да, ну да. Се ля ви. Вот такая вот хреновая жизнь. Знаешь, я понимаю, что дружба, закаленная в смертельном бою, покрепче дружбы, за которой всего лишь пара выбитых дверей. Но неужели вторая не заслуживает того, чтобы просто знать о первой?

– Я понял, – отозвался Лодырь.

– Ну и ладно. Все, хватит об этом. Проехали.

– Хорошо, Адам.

– Хорошо, – ответил тот. – Замечательно. А теперь займемся работой.

Он шагнул к ступенькам, но остановился и, обернувшись, посмотрел на Маунд.

– Интересно, а наша профессор сейчас на работе?

– Нет, – ответил Лодырь, связавшись с приемной Нью-Колледжа.

– Быстро ты. Дай-ка я позвоню ей домой. Ты оставайся на линии.

Голос Грейс Мазвабо звучал сонно и раздраженно:

– Доброе утро, инспектор! Чем могу быть полезна?

– Извините за беспокойство. Ночью произошло кое-что интересное. Возможно, вы могли бы помочь нам.

– Продолжайте.

– Прежде всего, вам известно такое имя – «майор Вейр»?

– Конечно! И вам о нем следовало бы знать. Ковенантер, признавшийся в сатанизме и сожженный в Грассмаркет в 1670 году.

– Я просто проверяю: может, есть и другие. Вынужден сообщить, что сегодня ночью на стеле Мемориала мучеников в Грейфрайерс написали краской из баллончика: «Майор Вейр жив!»

Профессор тяжело вздохнула.

– Наверное, хулиганы, доморощенная сатанистская шваль?

– Два парня-гностика. Мы буквально схватили их за руку. Сейчас они в камерах в Сент-Леонарде, им предъявили обвинение в умышленной порче исторических ценностей. Плюс на них повесят все, что взбредет в голову судебному исполнителю.

– Хорошо, – согласилась Мазвабо. – К ним мне не хочется относиться по-христиански. Пусть получат по заслугам.

– Это да, – подтвердил Фергюсон. – Но это еще не все. Их арестовали в Грассмаркет. Поиск по НПИИ обнаружил видеозаписи: несколько месяцев тому назад эти двое что-то вынимали из Мемориала ковенантеров. Роп, приходивший вчера к вам вместе со мной, обнаружил там небольшой пакет с прокламациями Третьего ковенанта. Его оставили в надежде, что кто-то придет за ними и заберет их.

– Господь милостивый! Ребята признались? Они делали что-нибудь с прокламациями?

– Боюсь, нет. Кроме того, нет ни единой записи, на которой бы они заходили в церковь.

– Что меня не удивляет. Знаете, официальное непризнание – палка о двух концах.

– Да. Тем не менее дальше игнорировать друг друга не получится.

– Найденные прокламации – новые?

– Да. Роп сфотографировал низ и верх пакета, не разрушая обертки. Я доставлю вам бумажные копии. Содержание кажется более-менее таким же, как и у предыдущих – за исключением финала. Зачитать его вам?

– Конечно, пожалуйста!

– «Если нами не будут замечены до предстоящей субботы шестого сентября хотя бы внешние признаки раскаяния, поданные отступническими церквями Шотландии, солдаты вышеозначенного Ковенанта клянутся, что умножат войну против названных церквей и распространят ее на секулярные институты отступнических государств, не щадя никого, а если потребуется, то и самих себя, как Самсон в Газе Филистимской».

Лодырь увидел, как Фергюсон дернулся от внезапного крика в трубке.

– Вы знаете, что совершил Самсон в Газе? – тихо спросила Мазвабо спустя некоторое время.

– Я уже посмотрел. То есть перепроверил.

– Перед вами – угроза террориста-самоубийцы.

– Христианских террористов-самоубийц можно по пальцам перечесть. Несколько бомбистов на Шри-Ланке, называвших себя англиканами, пара сомнительных инцидентов во время Второй гражданской войны в Америке – и все. Я имею в виду, в христианстве нет ничего подобного исламской «быстрой дороге в рай». Разве не так? Разве в христианстве самоубийство – не быстрая дорога, так сказать, в обратном направлении?

– Конечно, нет! – отрезала Мазвабо. – Милость Господня простирается и на самоубийц. И это не только моя либеральная интерпретация. Ортодоксальные кальвинисты давних времен не сомневались: если человек в числе избранных, ему прощаются все грехи, даже самоубийство. Добровольное мученичество никогда не поощрялось, но в военное время границы смещаются: от предвидения верной смерти в неравном бою, от отчаяния и желания подороже продать жизнь недалеко до действий, неизбежно влекущих собственную гибель. А на краю спектра – да, там прецедент Самсона, обрушивающего храм на себя и филистимлян. Поэтому я воспринимаю угрозу очень серьезно.

– Именно этого я и боялся.

– Инспектор, я могу чем-нибудь помочь?

– Если что, я позвоню. Спасибо, – сказал Фергюсон.

Стуча подошвами по истертым щербатым ступеням длинной лестницы, спускающейся зигзагом от вершины Маунд, инспектор шагал, спотыкаясь, и чувствовал себя так, будто внезапно проснулся позже обычного, будто заблудившийся где-то день неожиданно нагнал его и ошеломил светом и шумом. Металлические ноги робота ступали за спиной куда уверенней и спокойней. Хотя следовало бы радоваться: ведь все сошлось в единое целое. Как только стало очевидно, что Грэм Орр, он же робот Хардкасл, не явился на работу в ночной клуб, прессе разослали предупреждения и фотографии.